– Что ты говоришь?! – вскрикнул вдруг Вацлав, до боли сжав мое запястье.
– Это правда, Вац, – подтвердила я. – Ты же сам говорил: я вечно пытаюсь не запачкаться. Вот и в тот раз я понимала, что Багринцев, поддавшись раздражению, может погубить спектакль, и не хотела принимать в этом участие. Но, когда я вошла к нему в кабинет, поняла, что он не способен сейчас принимать решения. Он был страшно возбужден и рассержен. Рана на голове была кое-как залеплена салфеткой, и кровь уже запеклась. Евгений Васильевич отхлебывал коллекционный коньяк прямо из бутылки и лихорадочно рылся в своих многочисленных ежедневниках и записных книжках. Я бросилась к нему: «Что случилось, Евгений Васильевич? Вы упали? Ударились? Может быть, вызвать врача?» «Аа-а, вот и ты! – он поднял глаза на меня. – Очень хорошо, ты будешь свидетелем!» «Свидетелем чего?» – не поняла я. А он заговорил бессвязно: «Этот проклятый мальчишка возомнил себя властелином мира. Думает, ему удастся меня запугать какими-то карточками. Щенок! Я обращусь в прокуратуру… Где же у меня тут был записан номер?..» «Ты! – Он ткнул в меня пальцем. – Ты подтвердишь, что он напал на меня! Угрожал! Пытался убить! Я его засажу так далеко, что он и вякнуть ничего не успеет». Багринцев тяжело поднялся из-за стола. Я видела, что ему нехорошо: лицо у него было бледным, губы посинели, по лбу катился пот. Он машинально разминал левое плечо, локоть. Я догадалась, что у него плохо с сердцем. «Евгений Васильевич, у вас есть валидол? – спросила я. – Подождите, посидите минуту спокойно, я вызову «Скорую». Но он не слушал меня. Он распахнул шкаф, вывалил еще кипу бумаг прямо на ковер, хотел нагнуться и вдруг схватился за левую сторону груди, охнул и начал медленно оседать на пол. Я выскочила из кабинета, вбежала в деканат, где уже собрались на заседание кафедры его коллеги, и закричала: «Евгению Васильевичу плохо! Скорее!» Все пришло в движение. Преподаватели бросились по коридору в его кабинет. Кто-то уже рвал с аппарата телефонную трубку. Кто-то теребил Багринцева, пытаясь неумело сделать массаж сердца. Приехавшая «Скорая» установила обширный инфаркт. Врач заметил рану на лбу, но я сказала, что Багринцев ударился, падая. Потом мне сообщили, что, когда его довезли до больницы, он был уже мертвым.
Я обернулась к Вацлаву, смотревшему на меня безумным, остановившимся взглядом. Я взяла его за руку и сказала мягко:
– Ты не убивал его, Вацлав. Ты не виноват в его смерти. Не мучай себя!
