Я сомневалась, должна ли я сказать о том, что знаю. В моей голове звучал еще голос Левандовского, утверждавшего, что благие намерения ничего не стоят, что они могут принести зло с той же вероятностью, что и добро. Но мне теперь было все равно. Я знала, что должна сказать правду хотя бы для того, чтобы остаться в согласии с собственной совестью.
Я подошла к Вацлаву и тронула его за плечо. Он дернулся, словно от электрического разряда. Оставаясь внешне спокойным и ироничным, он был напряжен до предела.
– Вацлав, ты не убивал Багринцева, – произнесла я, напрягая голос, чтобы все услышали меня в поднявшемся бедламе.
– Брось, Ада, это он, я теперь допер, – возразил Влад. – Я, когда прочухался немного и вылез из подвала, видел, там «Скорая» была во дворе института, и кого-то выносили… Это значит, пока я в отключке был, он его и грохнул. Он сам недавно мне втирал, что однажды убил человека, только я удолбанный был и решил потом, что мне это приглючилось.
– Ада, милая, я очень ценю твое доверие, – издевательски заключил Вацлав. – Но здесь тебе нечем крыть. Все действительно было так, как я рассказал.
– Да нет же, послушайте! – громким, поставленным голосом произнесла я – это было неестественно, я понимала, что сама сейчас попала в ловушку собственной совести и теперь играю в навязанный мне ситуацией жестокий спектакль. – Я видела Багринцева в тот вечер. Он попросил меня прийти вечером на кафедру, обсудить особенности моей роли в выпускном спектакле. Я приехала в институт в половине седьмого, и Багринцев был жив. Лоб у него был в крови, в кабинете царил страшный беспорядок, кресла повалены, занавеска сорвана. Но он был живой, сидел за столом и копался в бумагах. Когда ты выбежал из кабинета, Вацлав, он был жив, только оглушен. Ты не убивал его. По крайней мере не своими руками.
Левандовский неотрывно смотрел на меня, и губы его кривились судорогой.
– Но кто-то же все-таки его замочил? – с интересом осведомился Гоша.
– Не выгораживай его! – орала Ксения. – Я докажу! На суде он еще вспомнит, как издевался над нами!
– Да пошли вы все в жопу! – рявкнул Влад. – Полкурса, оказывается, ошивалось в инсте в тот вечер – хоть бы кто-то мне первую помощь оказал.
– Ну, конечно, она врет, – всхлипывала Катя. – Наверняка она тоже была влюблена в Вацека, как и я, и все остальные девчонки с курса. Просто много о себе воображала.
– Подождите! Послушайте! – не унималась я. – Я приехала в институт, чтобы сказать Багринцеву, что отказываюсь от роли. Не потому, что я, как предположила Катя, была влюблена в Вацлава. Не из каких-то благородных побуждений и соображений мировой справедливости. Просто… Я всегда понимала, что Левандовский гораздо талантливее меня, я знала, что без него спектакль проиграет. Что с его участием нам, возможно, удастся сделать что-то выдающееся, такое, чего никогда еще не было на студенческой сцене. А со мной получится всего лишь рядовая добротная постановка, хотя немного и вызывающая, учитывая мою половую принадлежность… Именно это я хотела сказать Багринцеву, когда поднималась в его кабинет.
