Глаза у Ксении стали тусклые и ничего не выражающие, как у дохлой рыбы. И я поняла, что эта деталь окончательно убедила ее в том, что Вацлав говорит правду.
– Однажды Багринцев взял меня с собой на театральный фестиваль в Варну. Это была моя первая поездка за границу, скажу вам честно, нам было очень весело вдвоем. И там, в гостиничном номере, разомлевшие после банкета, упившись шампанским, мы наснимали с ним кучу компромата. Эти фотографии остались у меня – не мог же Багринцев хранить их дома. Я вспомнил о них и понял, что это мой последний шанс. Может быть, мне удастся напугать его, пригрозить, что я продам фотографии журналистам, а парочку самых откровенных преподнесу в дар его любящей жене, решил я тогда. Я взял конверт со снимками и пошел в институт, зная, что Багринцев обязательно приедет вечером на заседание кафедры.
Помнишь, Влад, тот ноябрьский вечер? Ты очень некстати встретился мне во дворе, я испугался, что ты потащишься за мной в кабинет Мастера и все испортишь, и предложил засесть под лестницей и вместе ширнуться, чтобы на время выключить тебя из реальности. У тебя еще руки тряслись, и я помог тебе всадить иглу в вену. Кажется, я немного не рассчитал тогда с дозой, ты уж извини.
– Так это из-за тебя я тогда с передозом чуть кони не двинул?! – вскинулся Влад. – Ну и сука же ты, Левандовский!
Он вскочил с места, готовый кинуться на Вацлава. Катя повисла на нем, причитая:
– Оставь его, оставь, не трогай, я прошу тебя, Владик!
– А если б я сдох тогда под лестницей? – не унимался Влад.
– Тогда бы Ксения Эдуардовна закатила творческий вечер и в твою честь, – глумливо отозвался Вацлав. – Но продолжим. Избавившись от Влада, я поднялся в кабинет к старику. Он мне даже обрадовался, по старой памяти запер дверь на ключ, может быть, думал, я со слезами раскаяния кинусь в его объятия.
А когда понял, что ошибся, принялся читать мне нравоучения, говорить, что я заигрался в звезду и от спектакля он меня отстранил для моего же блага. Признаюсь, я ненавидел его в тот момент. Или думал, что ненавидел. Все его слова казались мне ложью, и все наше прошлое – лживым и гнусным. И тогда я достал конверт с фотографиями. «Евгений Васильевич, – сказал я, – вы много говорили о любви, которая была между нами. И я понял, что обязан рассказать об этом сильном и честном чувстве, связывавшем нас, всему миру и прежде всего вашей жене Ксении. Я не могу позволить вам, такому нравственному и благородному, продолжать жить во лжи».
