«Чего изволите?» или Похождения литературного негодяя | страница 21
Чуть позже, разговаривая с Хлестовой, Молчалин полностью подтвердил такую характеристику:
Молчалин (подает ей карту)
Я вашу партию составил: мосье Кок,
Фома Фомич и я.
Хлёстова
Спасибо, мой дружок.
(Встает)
Молчалин
Ваш шпиц — прелестный шпиц, не более наперстка,
Я гладил все его: как шелковая шерстка!
Хлёстова
Спасибо, мой родной.
Молчалин, по мнению Софьи, хорош и другим: «Чудеснейшего свойства Он наконец: уступчив, скромен, тих, В лице ни тени беспокойства И на душе проступков никаких, Чужих и вкривь и вкось не рубит, — Вот за что его люблю…» Увы, мы знаем, что Софья жестоко обманулась в своем кумире: охочий более до служанки, чем до госпожи, он выказал все же «кривизну души». И хотя, согласно ремарке, сметливый Молчалин тут же бросился на колени и начал ползать у ног своей покровительницы, моля: «Ах! вспомните! не гневайтеся, взгляньте!.. Помилуйте… Сделайте мне милость…», — Софья нашла в себе силы ответить прямо: «Не подличайте, встаньте. Ответа не хочу, я знаю ваш ответ, Солжете…»
Но кто знает, сумеет ли она быть последовательной в желании изгнать Молчалина… Не исключено, что грехи Чацкого и на сей раз перевесят молчалинский грешок, столь обычный в этом обществе. Во всяком случае, это общество — сомневаться не приходится! — не сможет обойтись без столь верного и бессловесного прислужника. Порукой тому — великолепно выписанный диалог, который ведут Чацкий и Молчалин в третьем действии комедии. Перечитайте его — и вы увидите, как в этом разговоре зарождается политический и духовный конфликт между свободомыслящим человеком и средой умеренности и аккуратности, — конфликт, который разрешится общей клеветой на Чацкого и его изгнанием. Гениальный Грибоедов здесь прямо-таки потрошит Молчалина, заставляя его откровенничать (может быть, потому, что он чувствует себя среди своих, готовых всегда прийти на помощь?) и с каким-то даже вызовом излагать неписаные житейские правила того круга, к которому он приближен.
«Умеренность и аккуратность», «и награжденья брать, и весело пожить», «не сочинитель я», «в мои лета не должно сметь свое суждение иметь», «ведь надобно ж зависеть от других» — вот основы молчалинского благополучия. От них-то он не отступит. А значит, будет прощен. В этом мы воочию убедимся чуть позже, когда ближе познакомимся с его дальними родственниками, созданными Островским и Салтыковым-Щедриным.
Подобно Загорецкому, роковую роль в драме главного героя лермонтовского «Маскарада» сыграл Шприх. Отзыв о нем Казарина («Человек он нужный…») весьма схож с характеристикой, данной грибоедовскому персонажу Горичем («Вот, брат, рекомендую…»). В отличие от пылкого Чацкого опытный в светских делах Арбенин сразу же почувствовал неприязнь к этому лицу: «Он мне не нравится… видал я много рож, А этакой не выдумать нарочно: Улыбка злобная, глаза… стеклярус точно, Взглянуть — не человек, — а с чертом не похож».