А на краю неоглядной, изумительно плоской равнины, из-за желтых и буро-коричневых зарослей, выросших за лето вдоль больших и малых оросителей, отведенных от Мургаба, выкатывалось ярко разгоравшееся солнце. Холодным розовым светом оно залило все вокруг.
Стоя на берегу канала, Байрамгельды увидел, как появившийся откуда-то человек в серой шляпе и черном бушлате махнул рукой машинистам — и те приступили к снятию перемычки. Сердито зарычав, экскаваторы резко повернули стрелы и зубастые ковши опустились на перемычку. Легко и непринужденно управляя машинами, механизаторы, казалось, работали безо всякого напряжения. Но это было не так. Соревнуясь в скорости и мастерстве, каждый из них старался обогнать соперника и первым открыть дорогу амударьинской воде к Мургабу.
В самый разгар соревнования отец Байрамгельды отошел от своих и твердым шагом сошел по откосу вниз, к самому урезу воды. Здесь он опустился на корточки, снял с головы кудрявую папаху, положил ее возле ноги и, разведя руками в стороны пену, набрал пригоршню воды и поднес ее к лицу. Полузакрыв глаза, он тихо и долго что-то шептал — слов не было слышно, — только видно было как шевелятся губы его. Может, ом благодарил судьбу, что дожил до такого счастья, когда своими глазами увидел воплотившееся чудо — приход Амударьи. И в то же время это был торжественный ритуал благоговенья перед животворной силой воды, перед силой человеческого духа, беспримерным мужеством людей, совершивших подвиг. А на противоположном берегу точно такой же ритуал совершал совсем древний старик. На черном морщинистом лице его резко выделялись белые, как вата, борода, брови и волосы.
Едва Курбан-ага поднялся наверх, раздались крики:
— Пошла! Пошла! Пошла!
Байрамгельды глянул влево, на перемычку, середина которой была срезана и унесена ковшами экска-ваторов. Вот очередной ковш плавко ушел в сторону и в тот же миг струя воды пересекла перемычку. Струн быстро превратилась в поток, который, журча и подпрыгивая, покатился вниз, уноси с собою кусты бурьяна, какие-то корни; куски глины, и слился с чистой зеленоватой водой Мургаба.
— Ну, вот и породнились! — весело щуря глаза, проговорил Курбан-ага. — Навек породнились!
Народ стал расходиться. Перед тем, как отправиться в обратный путь, Курбан-ага окинул еще раз поля, канал, заросшие камышом берега Мургаба, его синеватую излучину и негромко, словно про себя, произнес:
— Все хорошо. Но по такому случаю слишком буднично. Народу мало, и жаль тех, кто с нами на разделил эту радость.
