Когда словарь выйдет в свет, каждый читатель сможет прочесть разделы «Православная библеистика», «Русская библеистика», «Русская библейско–историческая школа», а кроме того, сотни статей, содержащих глубокий и оригинальный анализ всех книг Библии и творчества всех сколько-нибудь заметных христианских богословов (включая, естественно, протестантов). Этот уникальный труд окончательно хоронит легенду о популяризаторстве о. Александра и ставит его в ряд крупнейших богословов мира.
«Словарь по библиологии» — не только памятник библейской историографии, но и огромный материал для понимания библейских корней русской церковности, культуры, философии. Он свидетельствует и о колоссальной эрудиции автора, и о его верности православной богословской традиции.
Лёзов издевательски пишет, что о. Александр «стремился втиснуть христианство в узкие рамки дозволенного политической ситуацией и этосом РПЦ». Насчет «политической ситуации» всё уже ясно, что же до «этоса РПЦ», то здесь тоже вышла неувязка. Строгое следование иконописному канону не помешало Рублеву создать свою Троицу. Подобно этому, следование православной догматике не помешало о. Александру стать абсолютно независимым и в высшей степени оригинальным мыслителем, причем мыслителем вселенского масштаба (как бы неприятно это не было Лёзову). Он не только углубил и обновил философскую мысль, но и создал новый язык для исповедания веры. Философские воззрения о. Александра можно определить как христоцентрический персонализм, уходящий своими корнями в персонализм Нового Завета. Свобода как один из важнейших законов Духа была для него неразрывно связана с христианским провозвестием.
Отец Александр глубоко усвоил и переосмыслил вершинные достижения мировой науки и опирался на них. Он прекрасно владел научным инструментарием, однако не ограничивался им. Его книги — та же проповедь, они относятся не только к области знания. Он говорил: «Время кабинетного изучения религии миновало». И еще: «Познание сущности мира лежит за пределами науки… У науки нет ответов на вопросы этики и смысла бытия». Нелепо подходить к богопознанию с критериями научности, а книги о. Александра — прежде всего плод богопознания. Это синтез откровения и поэзии, знания и веры. Он умел писать о Библии не только языком академических статей, но и поэтично, как художник. Он соотносил Св. Писание с литургическим, медитативным, эстетическим опытом православия.
Подчеркивая превосходство своего мышления («научного») над мышлением о. Александра («ненаучным»), Лёзов забыл евангельские слова: «…всякий, возвышающий сам себя, унижен будет» (Лк 18, 14). Это универсальный закон, не знающий исключений. У Лёзова не научный, а политизированный рационалистический подход. Знакомясь с ним на практике, убеждаешься в справедливости слов о. Александра: «Чистая рациональность может стать духовно убийственной». Каждый может увидеть, что вынес Лёзов «из злого сокровища сердца своего» (Лк 6, 45). Можно лишь догадываться, какой владыка будет окунать в лёзовский яд «свои послушливые стрелы», но что владыка найдется — сомнений нет.
