Только эта мадам Р. — как и две другие женщины, приехавшие к 8:15 утра, — ничего не поняла, она пришла не для того, чтобы, как я надеялась, извести его своими глупостями, она пришла ко мне, ко мне!
А я, как дура, даже не знала, с чем она пришла!
Тогда я стала рыться в своем сундучке с фразами, которые начала заучивать сразу, как пришла в эту профессию. Я могла воспользоваться ими, чтобы она уцепилась за них и чтобы у нее создалось впечатление, будто я знаю, о чем говорю: «Лечение было эффективным?» (я не помнила, как я ее лечила!), «Ваши симптомы уменьшились?» (я забыла, чем она болеет), «Вижу, вам стало лучше» (ну и ну!), «Как вы себя чувствуете после вчерашнего?» (нет, так я буду выглядеть полной дурой), «Вы принесли результаты обследования?» (они бы были у нее в руках), «Что вы решили?» (об этом не может идти и речи, она пришла точно не для того, чтобы спросить у меня, следует ли ей идти на операцию, и какую операцию, прежде всего). Я вспоминала эти фразы, понимала, что они мне никак не помогут, чувствовала себя полной идиоткой, тем более что она увидела, что карта пуста, что я ничего не записала. Она смотрела на меня, и я боялась, что она догадается, поймет, что вчера мне было на нее наплевать, почувствует себя униженной и оскорбленной, расстреляет меня глазами. Она открыла рот, я приготовилась, что она уничтожит меня своими словами, — и услышала:
— Мне вчера было очень приятно вас увидеть.
Я нелепо кивнула.
— Вы ничего не записали.
Я нелепо покачала головой.
— Я вам очень благодарна…
За что?
— Я очень боялась, что вы меня обманете, а мне так важно было кому-то поверить.
Я вытаращила глаза.
— Я не жалею, что приехала вчера в больницу. Мне было страшно… Но мне повезло. Увидев вас, я сразу поняла, что могу вам об этом рассказать…
Я прикусила губу, чтобы убедиться в том, что не сплю.
— Понимаете, я очень боялась все это говорить. Боялась, что это читается на моем лице. Но нужно было что-то делать, я бы больше не выдержала.
Я мягко кивнула и, не раздумывая, сказала первое, что пришло в голову:
— У вас было тяжело на сердце.
Она посмотрела на меня, улыбнулась и сказала:
— О, да, вы меня сразу поняли, вы поняли, что я больше не могу молчать. — Она опустила голову и пробормотала: — Никогда не думала, что можно так страдать…
У меня сжалось горло, и я промычала: «Ммм…»
Так, будто это «Ммм…» стало сигналом, она подняла ко мне лицо, и я увидела слезу, одну-единственную, которая стекла по ее щеке с безупречным макияжем — возможно, чересчур ярким. И за этой слезой, как потоп, на меня обрушилась ее история.
