— Б..., с... — вода!
Потом он истерически заорал:
— Петрович, мать твою!
Казалось, что он в своем гневе сходит с ума. Кому он кричал, было непонятно. В комнате кроме нас никого не было. Он опять заорал: «Петрович! Петрович! Ты где, урод?» Сцена начинала походить на алкогольный синдром или белую горячку. Я стал потихоньку пятиться и отходить к двери.
— Пора сваливать, — промелькнуло у меня в голове.
Неожиданно, в том месте комнаты, где лежала свалка картонных коробок, кто-то зашевелился. Из-под этой кучи медленно появилось странное лицо, за ним в тускло освещенной комнате возникло нечто похоже на привидение. Некое взлохмаченное существо Петрович окончательно вылез из свого убежища.
— Ты какого х... выпил мое пиво, а в бутылку налил соленую воду?! — налетел на него Гека.
Минут пять Гека, пугая Петровича страшными словами из жаргона калымских урок, приводил его в чувство.
Петрович был неопределенного возраста. Неравномерно опухший, с посиневшими щеками и усталым «обзорным» взглядом перископа. Его волосы напоминали парик, сделаный из шерсти старой собаки. Взлохмаченный, с редкими торчащими зубами, он напоминал не человека, а лешего. Гека повернулся ко мне и уверенно объяснил:
— Не бойся, это мой ученик.
Я принял это за шутку и тихо хихикнул.
— Ладно, мать твою, — отрезал Гека, злобно посмотрев на Петровича-ученика.
— Ну что, скоро светает, граждане рецидивисты-артиллеристы, — уже более тепло и с юмором сказал Гека.
— В картах мне сегодня не повезло, но, как поется в песне, «не везет мне в картах — повезет в любви».
«Неужели он хочет сейчас идти жениться» — подумал я, с недоумением глядя на Геку.
Гека продолжил, похлопывая меня по плечу:
— Не переживай, я сейчас спел о любви к деньгам. Если тебя будут любить деньги, то тебя полюбят женщины.
Эту концептуальную программу жизни я запомнил надолго.
— Вперед! — скомандовал Гека, скорее всего сам себе, и подтолкнул обеими руками Петровича в спину и лучше бы он этого не делал. Над Петровичем, одетым на голое тело, то ли в фуфайку, то ли в пальто, поднялся клубок пыли, от которого я стал лихорадочно чихать.
— Так, Петрович, — Гека сделал серьезный, деловой вид, — давай быстренько, чтобы через десять минут был телевизор.
Он развернул Петровича к выходу, дал ему подзатыльник и Петрович резво взмыл из подвала. Я обратил внимание на обувь Петровича. Это были домашние, затасканные, женские тапочки. Один красного цвета, другой — синего.
— Телевизор? — спросил я.
