Он продолжал ломать голову над этими и другими загадками религиозно-эротического свойства и после трагической смерти Тайлер.
3
Обычно Треслав спал крепко, но в последнее время он ночь за ночью лежал без сна, снова и снова прокручивая в голове обстоятельства нападения.
Что же такое произошло? Как бы он описал случившееся в полиции, если бы туда обратился? Итак, он провел вечер с двумя старыми друзьями, Либором Шевчиком и Сэмом Финклером, оба они недавно овдовели („Нет, офицер, сам я не женат“). Они говорили о личных утратах, о музыке и о ситуации на Ближнем Востоке. Он ушел от Либора около одиннадцати часов вечера и немного постоял перед решеткой парка, вдыхая запах листвы („Часто ли я это делаю? Нет, офицер, только когда я хочу успокоить нервы“), а затем проследовал пешком мимо Дома вещания — чтоб ему провалиться в тартарары! („Это шутка, просто шутка, офицер“) — до того места, где его отец когда-то держал магазин табачных изделий („Уверяю вас, офицер, я твердо стоял на ногах и не впадал в пьяную ностальгию“), и вдруг откуда ни возьмись…
Именно „откуда ни возьмись“ — вот что его особенно потрясло. У него не было предчувствия опасности, тогда как обычно эти предчувствия возникают по малейшему поводу.
Хотя…
Хотя, сворачивая на Мортимер-стрит, он как будто заметил фигуру в тени на противоположной стороне улицы — довольно крупную, смутно различимую, но, вполне возможно, женскую…
Отсюда следовал закономерный вопрос: если он в самом деле заметил эту фигуру, почему не насторожился, а беспечно подошел к витрине Гивье, подставляя свою спину нападавшему, кто бы им ни был?
Виновен.
Опять виновен.
Имело ли значение то, что он видел или не видел в тени?
Судя по всему, имело. Если он увидел ее и затем повернулся, как бы провоцируя нападавшую, это хотя бы отчасти объясняло ее последующие слова. Он понимал несправедливость и безнравственность утверждений, будто евреи сами провоцируют своих гонителей, но не заложена ли в этих людях подсознательная готовность к катастрофе, которую и распознала нападавшая? Иными словами, не повел ли он себя по-финклерски?
Если да, то почему он так поступил?
Вопросы возникали один за другим. Допустим, он повел себя по-финклерски, и допустим, женщина это поняла, но разве это само по себе может стать поводом для нападения?
Чем бы ни объяснялись его действия, как объяснить действия нападавшей? Или человек уже не имеет права прикинуться финклером, если ему взбредет в голову такая мысль? Если Треслав, стоя перед витриной скрипичного магазина, походил на Горовица, или Малера,
