Но сейчас он был не в том положении, чтобы наводить критику.
Он испытывал благодарность и облегчение. Он снова был в игре, он возвращался к роли ловеласа. Пусть на самом деле он никогда не был ловеласом, но осознавать себя „возвращающимся“ было приятно.
Он провел языком по ее эмалевым дугам, но не нащупал ни намека на щели меж зубов. Та же проблема возникла с ее грудями. Они не разделялись. Это был бюст, цельный и слитный.
Она была настолько совершенна, что ей достаточно было иметь все только в одном экземпляре.
Как по ходу выяснилось, она работала телевизионным продюсером и приехала в Лондон на несколько дней, чтобы обсудить совместный проект с „Четвертым каналом“.[48] Треслав был рад узнать, что не с Би-би-си. Он не был уверен, что сможет заниматься сексом с кем-то имеющим отношение к Би-би-си; во всяком случае, он не смог бы достаточно долго поддерживать приличную эрекцию.
Но и в данном случае приличная эрекция долго не продержалась: партнерша запрыгнула на него, неистово тряся кудряшками и бюстом, и он кончил, едва успев начать.
— Вау! — сказала она.
— Это все из-за платья, — сказал он. — Зря я попросил тебя не снимать платье. Слишком много возбуждающих ассоциаций.
— С чем именно?
— Да хотя бы с „Нортенгерским аббатством“ и „Мэнсфилд-парком“.[49]
— Я могу его снять.
— Нет, не снимай. И дай мне еще двадцать минут.
Они поговорили о своих любимых персонажах в книгах Остин. Кимберли — ну разумеется, американку звали Кимберли — предпочитала всем прочим Эмму. Она полагала себя с ней схожей. Эмма Вудхаус[50] была красива, умна и богата.
— И у нее тоже были сиськи наружу, — добавила она, смеясь и запихивая их обратно в вырез платья.
Точнее, запихивая его (то есть бюст), подумал Треслав.
Он тут же снова извлек бюст из выреза и сказал, что ему из героинь Остин более всего по вкусу не Эмма — нет, никак не Эмма, — а Анна Эллиот.[51] И не просто по вкусу — он прямо-таки влюблен в Анну Эллиот. Почему? Он и сам толком не знает; быть может, это связано с тем, что она поймала свое счастье в самый последний момент.
— Все равно что урвать выпивку перед самым закрытием салуна, — сказала Кимберли, демонстрируя недюжинное знание реалий георгианской Англии.
— Да, что-то вроде того. Меня привлекает идея ее увядающей красоты — увядающей постепенно, по мере чтения книги.
— Тебя привлекает увядающая красота?
— Нет-нет, как правило, нет. Только не в реальной жизни.
— Я надеюсь.
— Да нет же, говорю тебе.
