Их брак тоже был заключен по любви, и пусть его нельзя было назвать безоблачным, зато с детьми им повезло больше, чем Либору и Малки. Немало мучений доставлял Сэму замкнутый и скрытный характер жены. Он подозревал, что Тайлер была ему неверна. Возможно, он смирился бы с этим, если бы узнал. Но ему так и не довелось „проверить себя на смиренность“. А теперь все ее тайны ушли в могилу вместе с ней. Сэму Финклеру хотелось плакать, но к своим слезам он относился так же настороженно, как и к своей жене. Он хотел быть уверен, что если заплачет, то это будут слезы любви, а не слезы гнева. А пока такой уверенности не было, он старался не плакать вообще.
Тем более что у Треслава хватало слез за всех троих.
Джулиан Треслав и Сэм Финклер вместе учились в школе. Они были скорее соперниками, нежели друзьями, но соперничество также может длиться всю жизнь и связывать людей не менее тесно, чем дружба. Из них двоих Финклер был умнее. В ту пору он настаивал, чтобы его именовали Сэмюэлом.
— Меня зовут не Сэм, а Сэмюэл, — говорил он. — Сэм — это имя какого-нибудь частного сыщика, а Сэмюэл напоминает о пророке Самуиле.
Самуил Эзра Финклер — как можно не быть умным при таком-то имени?
Именно Финклер оказался первым, кому взволнованный Треслав там же, в Барселоне, поведал о предсказании гадалки. Они тогда жили в одном номере.
— Еще и Джуно приплела какую-то, — жаловался Треслав. — Ладно там Джудит или Джулия, это хоть нормальные имена, но на кой же тут Джуно?
— На гой жиду жены? — переспросил Финклер в своей гнусаво-невнятной манере.
Треслав не понял.
— На гой жиду жены? — повторил Финклер.
Треслав по-прежнему не понимал. Тогда Финклер написал эту фразу на бумажке.
Треслав пожал плечами:
— По-твоему, это смешно?
— Меня это забавляет, — сказал Финклер, — а твое мнение меня не колышет.
— И что забавного, если еврей напишет слово „жид“? В чем тут фишка?
— Забудь, — махнул рукой Финклер. — Тебе все равно не понять.
— Почему это мне не понять? Я знаю, что значит „гой“. Но если я напишу проще, например: „Женясь на нееврейках, евреи плодят неевреев“, я хотя бы смогу объяснить, что в этом забавного.
— Как раз в этом ничего забавного нет.
— Вот именно что нет. Меня, как нееврея, вряд ли позабавит написанное слово „нееврей“. Мы не ищем подтверждения своей самобытности в словесных вывертах.
— А на гой оно жидам? — хмыкнул Финклер.
— Да отьебись ты с причмоком! — вышел из себя Треслав.
— Это типа пример нееврейского юмора?
