Алекс пригубил пиво.
— Я тогда не решил, это жесть или полный отстой.
— А потом? Решил?
— Получается, и то и другое.
— Мне вот что непонятно, — сказал я. — То ли этот поступок замыкается сам в себе — не в том смысле, что он эгоцентричен, а просто, как бы это сказать, касается только Адриана, — то ли он служит немым укором всем остальным? То есть нам. — Я посмотрел на Алекса.
— Получается, и то и другое.
— Ты повторяешься.
— Интересно, что думают его преподаватели философии. Чувствуют, наверное, что у них рыло в пуху. Ведь это они промывали ему мозги.
— Когда вы с ним в последний раз виделись?
— Месяца за три до его смерти. Он сидел аккурат на твоем стуле. Потому я тебя сюда и позвал.
— Не иначе как он собирался в Чизлхерст. Как он тебе показался?
— Радостный. Счастливый. В своем репертуаре, даже круче. На прощанье объявил, что влюбился.
Вот сучка, подумал я. Если есть в мире девица, которую можно полюбить, чтобы в скором времени лишить себя жизни, то это Вероника.
— Что он о ней рассказывал?
— Ничего. Ты же знаешь, что он был за фрукт.
— А он тебе говорил, что я ему написал письмо и посоветовал засунуть эту любовь в одно место?
— Нет, не говорил, но меня это не удивляет.
— Что значит „это“ — что я ему написал или что он помалкивал?
— Получается, что и то и другое.
Я ткнул Алекса под ребра, только лишь для того, чтобы он пролил пиво.
Вернувшись домой и даже не успев обдумать услышанное, я подвергся маминому допросу.
— Ну, что ты узнал?
Пришлось вкратце обрисовать ей события.
— Бедные полисмены, представляю, что они там увидели. Чем только им не приходится заниматься. У него были проблемы по женской части?
Я чуть не выпалил: естественно, были — он же встречался с Вероникой. Но вслух ответил:
— Алекс говорит, что во время их последней встречи Адриан был всем доволен.
— Почему же тогда он это сделал?
Я пересказал ей сокращенную версию сокращенной версии его объяснений, опустив имена философов. Постарался растолковать про непрошеный подарок, про действие и бездействие. Мама кивала, впитывая эту информацию.
— Как видишь, я была права.
— В каком смысле, мам?
— Слишком умный был. Такие умники до чего угодно могут договориться. Здравого смысла-то нет. У него крыша съехала, потому он и руки на себя наложил.
— Да, мам.
— Больше сказать нечего? Значит, и сам так считаешь?
Чтобы не взорваться, я прикусил язык.
В последующие дни я не мог отделаться от мыслей о различных сторонах кончины Адриана. Сам я, конечно, не ожидал от него прощального письма, но мне было обидно за Колина и Алекса. И что я теперь должен был думать о Веронике? С ней Адриан нашел любовь, но лишил себя жизни — такое не укладывалось в голове. Большинству из нас первый любовный опыт, даже неудачный — а может, в особенности неудачный, — внушает надежду, что в жизни есть нечто, ради чего стоит жить. И хотя в дальнейшем некоторые пересматривают это убеждение, а кое-кто и вовсе ставит на нем крест, первая любовь не сравнится ни с чем, правда ведь? Вы согласны?
