– Есть ли на свете другое создание, оснащенное таким твердым панцирем вокруг такой нежной и гладкой плоти?
– Да, это я.
Он озадаченно замолчал. Она вынула из сумочки нож, раскрыла лезвие, приподняла концом ножа мягкое мясо. Быстрым движением разрезала ножку, наколола на лезвие полупрозрачный кусочек, поднесла его к губам, положила на язык – и во рту ее разлилось море.
– Клер, иногда ты кажешься мне похожей на создание из морских глубин.
– Тебя это пугает?
Мимо них проходит женщина, что-то бормоча. Она поднимается по набережной между морем и дорогой и уходит по направлению к Оконному мысу и скале Канкаль. Артур провожает взглядом женщину, разговаривающую на ходу.
– Интересно, что она такое рассказывает. Она как будто в трауре, но что она оплакивает – не пойму.
– А в моей семье траур поселился издревле. Мой прадед начинал как типографский траурщик.
– Это такая профессия?
– Сейчас ее больше нет. Он работал на машине, которая делала черные поля на извещениях о смерти. А позднее, в 1939 году, он основал мраморную мастерскую, где изготовлялись самые шикарные надгробия в Будапеште.
– В 1939 году? Ну и чутье у него было!
Прошу тебя… Не насмехайся над ремеслами смерти.
– Тебя интересует смерть? – насмешливо переспрашивает он.
Она испепеляет его взглядом.
– Когда я была маленькой, у деда Андерса, на юге, мне нравилось смотреть на похороны. В Париже не бывает длинных пеших похоронных процессий. А там еще пели на латыни, я ничего не понимала и думала, что мертвый тоже не понимает. Мы с покойником были на равных, только я была живая, и это мне ужасно нравилось.
Она взялась за двух последних устриц. Женщина, говорившая с собой, исчезла за дамбой. Клер уронила раковину, звякнувшую о фаянс тарелки.
– Вместо того чтобы интересоваться той женщиной, обрати лучше внимание на меня. – Он вздрогнул. – Что ты знаешь обо мне, Артур?
Глотком вина он смыл соль устриц. Одномоторный самолетик медленно пересек небо над бухтой.
– Почти ничего.
– А что ты от меня хочешь, Артур?
– Почти всё.
Обрадованно, со своей смелой улыбкой, она протягивает ему руку.
– Тебе нравится мое кольцо?
– Очень, – непринужденно отвечает он. – Я всегда ношу его с собой.
Он вынимает из портфеля конверт, из конверта перстень и хочет надеть его на левый указательный палец Клер. Но вместо пальца она протягивает ему нож Он выпускает кольцо, и оно скользит по лезвию. Клер встряхивает нож – золото звенит о сталь. Он нежно берет ее за запястье, наклоняется, чтобы рассмотреть надпись, выгравированную на лезвии: «Мой нож, для Клер». В красноватых сумерках «Кибер-Евы» он не разглядел ее. Она описывает нож тоном антиквара-оценщика:
