В восемь меня разбудили громкие разговоры на площади. Один мужчина кричал на непонятном языке, я его не распознала, другой откликался по-итальянски. Хлопали дверцы машин. Снизу из ресторана доносился запах эспрессо и свежего хлеба — именно то, что мне сейчас нужно. Я оделась, спрятала телефон Давида, бумаги и калейдоскоп в чемодан и спустилась к завтраку, который подавали на наружной террасе. Кроме меня, там были только пожилая немецкая чета и та самая пушистая черная кошка, благодаря которой я смогла накануне вечером попасть внутрь. Кошка фамильярно вспрыгнула на стол, за который я уселась, и требовательно замурлыкала, желая, чтобы ее погладили. Я вдруг вспомнила, что так же низко и громко мурлыкала Фрида, рысь, прирученная мною в детстве. Официант подошел принять заказ и не стал прогонять кошку, видя, что она мне нравится.
После еды я отправилась на прогулку. Разумно ли звонить в полицию Чивителла-Мариттима из местной телефонной кабины, если, конечно, удастся ее найти? В маленькой деревне незнакомку запомнят. Лучше добраться до Сиены. При свете дня я увидела указатель в «Локанду», он висел еще до бара. Неужели я была так невнимательна, что не заметила его? Но потом мне вспомнился грузовик, который вчера вечером стоял прямо перед указателем и загораживал его.
Со скамейки, на которую я присела, просматривались холмы с восточной стороны от города, долина внизу и вершина Монте-Амиаты на северо-востоке. Весь склон был усыпан домами. Вниз вели такие крутые и узкие улочки, что я не понимала, как машины могут на них разъехаться и как вообще выдерживают ручные тормоза. Из долины доносился приглушенный шум транспорта, идущего из Гроссето в Сиену. Было так тепло, что можно было гулять в одной рубашке без пиджака, но некоторые опасения внушали наплывающие из-за Монте-Амиаты облака.
Передо мной взметнулись ласточки, резко бросились вниз, снова поднялись ввысь на восходящем воздушном потоке. Они летали ради радости самого полета. Во дворе домика поблизости росли вьющиеся розы, на несколько сот метров впереди разлилось фиолетовое море цветов терносливы, но с таким же успехом меня могла окружать исхлестанная ветром пустыня или безжизненный лунный ландшафт. Однажды я уже думала, что Давид погиб. Тогда я пыталась жить одним днем, укладывала их, как камни, перед собой и шла по вечерам спать с нескладной благодарностью, как алкоголик за каждый трезво прожитый день. Сейчас Давид исчез, не сказав ни слова, как будто не доверял мне.
