Больше всего Кузьминский любил поэзию и себя в ней. Он любил этих бездомных, полуголодных, скитальцев, этих гениев и только их. Он любил их за то, что они нарушали заведённый порядок, переходили границы общепринятого, не были соц–реалистами, озорничали. Он любил, потому что сам был их частью. Они начинали на опустошённом месте, хотели внести нечто новое, и Кузьминский хотел быть и был их вдохновителем, учителем, наставником, называл многих из них своими учениками, и правда — многие ему обязаны «вскармливанием», поддержкой, напутствием, участием. И я тоже. Он первый похвалил мою первую книжечку «Илюшины разговоры», позже на мою «Америку» прислал милый отзыв, но обиделся, что я восхищаюсь только Бродским «я мало–мало тоже поэт». Иронизировал: «твои друзья Вротский, Ёбышев, Ублюда, Штервь.» Он мог свой лингвистический талант (как говорится, ради красного словца) растратить на просто так — на звук. Часто его строки состоят из звуков, полностью лишённых значения. Если он находил какое‑нибудь оригинальное словосочетание, не банальное, какие‑то окрыляющие фразы, то лишь ради звучания, не из‑за взглядов или идей, мог пожертвовать любовями, отношениями, друзьями, доброжелателями.
Как‑то Костя привёз Якову свой очерк для какого‑то журнала, может быть, для парижского «Эха», о Бродском и Бобышеве — как он «издавал» их поэзию, как перепутались их стихи и перепутанными попали и в КГБ, и в газетный фельетон «Окололитературный трутень». И ещё о том, как переплелись личные судьбы поэтов: такой классический треугольник — как мужчины окружают восторженным обожанием одну какую‑то женщину, поддаваясь общему соблазну. Свой очерк Кузьминский озаглавил «Друзья по перу и по трипперу». В его словах и статьях нередко звучал издевательский подтекст, и в этом очерке не обошлось без язвительности. Яков довольно жёстко убедил его снять заглавие, не уподобляться разным клеветникам и сплетникам, публика должна читать стихи — в них и есть частная жизнь поэтов, — а не сплетни, многие из которых совершенно не нужно знать читателям. Сексуальная жизнь поэтов заслуживает гораздо меньше пристального внимания, чем ей уделяют. «Яшка нравоучительный и мудрый».
Внутри Кости было сочетание разных качеств, равновесия в его экстравагантной натуре не было, и в пьяном состоянии, или прикидываясь пьяным, он мог наговорить разные гадости, «правду–матку», как иногда говорят. Как‑то раз у Ильи Левина собрались отметить встречу и выступление в университете известного писателя Юза Алешковского, прославившегося своей повестью «Николай Николаевич». Выпивали, беседовали. Юз много шутил, острил, метафизически матерился, и им все восхищались. Кузьминский лёг на диван и, притворясь пьяным, поочерёдно полуоткрывал то один глаз, то другой. Он выжидал подходящий момент — метил в Юза Алешковского. Выждав, когда Юз сказал: «поэт напился», Кузьминский сразу же громко пробормотал: «Твой «Николай Николаевич» — стоЯщий, всё остальное — хуйня», и одним прищуренным глазом обвёл всех присутствующих. Юз не нашёлся, что ответить, и не полюбил Кузьминского. И не только он. Своей откровенной прямотой Кузьминский быстро наживал врагов. Тот самый случай, когда правда в ущерб тактичности.
