— Время… Время… Пространство…
— В какой из его книг отражено время и пространство? — твёрдо спрашивает Свидерский.
— Время… Пространство… связаны…
— Я вас спрашиваю, в какой из его книг?
Сдающий стал дрожать, — ни времени, ни пространства, ни книги не может произнести…
— Идите. Придёте в следующий раз…
В другое время, в другое пространство.
Я занимаю освободившийся стул. Свидерский, важно просматривая наш с Яшей реферат и не отрывая глаз от текста, как бы мимолётно спрашивает меня:
— Чем занимается квантовая физика?
— Квантами! — уверенно отвечаю я.
— А что, по–вашему, «квант»?
— Квант?! Это импульс–волна, — и показываю ему, сделав щипок пальцами, дрожа и вибрируя этим щипком, как бы изображая квант.
— Так… так…
Он ничуть не удивился, без тени сомнения, расставив свои ладони, как рыбак, показывающий длину рыбы, и с чувством величия говорит:
— А отрезок, по–вашему, — так?
— Да, — говорю я.
Не найдя ничего вразумительного ответить на мои доморощенные представления — показы квантов и отрезков, профессор Свидерский произносит:
— Приступайте к ответу на первый вопрос.
Я начала с показа глубоких знаний проворного философа о формах движения материи, вычитанных у компилятора — слова и формы летали по комнате, я с упоением повторяла заученные истины… Формы движения материи отлетали от языка, как ошпаренные.
— …Это подтверждается глубочайшими мыслями Энгельса в его книге… — говорю я.
— Это всё неправильно, — Свидерский обрывает меня. Я, изумившись, почти возмущаясь:
— Как это? Как это? Это всё я не сама придумала, а в ваших учебниках начиталась! И всё повторяю…
— А вы сами Энгельса читали? И что сами вы думаете? — томно–медленно спрашивает он меня.
Вопрос его меня возмутил — выходом из правил игры, и я не задумываясь:
— Читала. Но если я буду говорить, что я сама думаю, то я быстро окажусь по ту сторону… двери.
Пауза. Он посмотрел на меня с внимательным долгим удивлением, чтобы увериться не знаю в чём, и сказал голосом ни злым, ни громким, его безразличие сменилось чем‑то удивлённым:
— Вы готовились по учебнику московской философской школы академика Кедрова, а у нас в Ленинградском университете другое философское мнение… Переходите ко второму вопросу.
«Одни — пык–мык, другие — мык–пык. — Канты! Сократы! Шопенгауэры!» — подумала я.
— Переходите к следующему вопросу, — произнёс Свидерский и отдал меня во власть Ушастого–полотёра, сам став безучастным и придав лицу вес философской значительности.
Про величие личности в истории — я знала всё.
