Джэйн, наша соседка, преподающая историю, приходила, когда у неё не было занятий. Она была французского происхождения, вместе с мужем они окончили Гарвард, чем она так гордилась, что, кажется, позабыла всё, чему их учили в Гарварде, кроме песни про Лобачевского и «левостороннего» завышения — жалости над неокончившими Гарвард нищими и «homeless» (бездомными).
Мой Илюша дружил с детьми Джэйн, Марком и Крисом. Как‑то он пришёл от них огорчённый тем, что Крис, позвав в гости, продал ему стакан сока за двадцать пять центов, когда же пришла их мать, то она их похвалила, за то, что они заработали два доллара. Я утешила Илюшу, сказав, что их мать отдаст эти деньги бедным.
Время от времени заходили студенты, мало чего понимая в быстрой русской речи и, поскучав и отмучившись, не баловали нас своими посещениями.
В первый день встречи после представлений и приветствий Джэйн меня спросила:
— Вы уехали из Советского Союза навсегда? И почему?
— Мы уехали навсегда, а почему? Ответить на этот вопрос можно двумя словами — «стало невыносимо», существует такая краткая формула, и каждый уехавший вкладывает в неё своё.
Позже, в течении наших встреч, я раскрою эти слова маленькими историями, ведущими опять к этим словам, и не общей критикой системы, а только тем, как для меня высвечивался весь коммунистический идеал, сначала неясным выражением, перегруженным вопросительными знаками и недоуменьями, а потом открывшейся пропастью лжи — чудовищностью человеческих действий в самых простых вещах и событиях.
Решение было мучительным — за — против, — за — против, — против и — за. Несколько лет продолжительное давление: За — Против. То побеждало «за» — уехать, забыть, не видеть. То — остаться с тем, что предвзято и непредвзято любишь. На одной стороне весов — одно, а на другой — другое. Невероятная разница перспектив! Где и как приживёшься, вырванный из привычной родной почвы? Что предвидеть и что ожидать там и тут — тут и там?
Некоторые наши друзья, Б. Вахтин, Я. Гордин, Г. Айги выбрали для себя остаться. Так захотели, показывая нам такое решение, найдя удовлетворение в любви к отечеству.
Я же металась между любовью и ненавистью.
Навсегда оттуда? Где остался забор с повисшими на нём словами — «Я люблю тебя».
Навсегда оттуда, где с другого забора слетело слово, слетавшее с заборов — первое прочитанное слово, неприличное для уха, но вы услышите и увидите его повсюду написанным и звучащим. И я сказала это слово — хуй.
