Люба Фабрики, изящная миловидная женщина, родившаяся в Югославии в семье белогвардейского офицера, — её родители хранили русско–православные традиции, мечтали вернуться в Россию, и, как Люба рассказывала, огорчились её выходом замуж за «басурманина» — протестанта Вальтера, теперешнего вицепрезидента этого университета.
У них было двое взрослых детей, но определить — кто есть родитель, а кто ребёнок, можно было только по ободранности и необутости последних. Их дочь Катя, как только ей исполнилось восемнадцать лет, ушла в бега, и родители по этому поводу ходили к психологу, довольно дорого оплачивая свои утешения, однако сама Люба, воспитанная в русских традициях, в мой после–эйфорийный период утешала меня бесплатно. Люба работала в лаборатории на биологическом факультете, получив образование в Канзасском университете, который окончили все её сёстры и братья, — родители настаивали на образовании детей, опять же по традиции.
Когда мы уезжали на конференцию, то две недели семья вице–президента была «бебиситером» нашего Илюши. После пребывания в их доме он стал мыться пять раз в день, а вместо борьбы за коммунизм в Америке, как обещал, стал бороться за чистоту в нашей семье, стремясь приблизить нас «по чистоте» к американцам.
Профессор Гейлен — американский интеллектуал, неуклюжий, полный, вальяжный, знаток иностранных языков, женатый на милой француженке Жаклин, которая меня, плачущую, после просмотра шведского фильма о России, утешала на непонятном ни ей, ни мне языке.
Профессор Гейлен часто повторял: «Знаю я своих соотечественников, знаю». От него я услышала несколько американских пословиц, характеризующих людей: — «Свет горит, а в доме никого нет», — сказал он про одного профессора, занимающегося общественной деятельностью, сказав про другого: «Можно подвести лошадь к воде, но нельзя её заставить пить».
Донна — молодая женщина, только что получившая степень доктора политических наук, хорошенькая «арабская принцесса», застенчивая, прикрывающая свои красивые серые глаза чёрными очками, как фатой.
Она занималась русской экономикой — тайным для меня предметом исследований, находящимся по эту сторону океана. Родители Донны приехали из Ливана, жили в Чикаго, где её отец держал ливанский ресторан, безумно гордясь, что его дочь — профессор. Я не знаю, каким Донна была профессором, но она так готовила восточную еду, что после отведывания её блюд я срочно познакомила её с одним нашим приятелем, но из знакомства ничего нежного не получилось, и она осчастливила кого‑то другого изысканными восточными блюдами, уехав из Блаксбурга.
