– Старый, за трубой под потолком.
– Я там два раза смотрел!
Тупость заразна. Старый полез смотреть в третий раз – убрал с сейфа графин, поднос, салфетку, с подоконника переступил на сейф, просунул руку за трубу. Показал мне: ничего.
– Сейф закрыт?
– Ты ж запирал. – Старый опустился коленями на сейф и заглянул за него.
– Запирал.
– И я запирал.
– Все равно она здесь.
Старый устало согласился:
– Да. Вот она.
Я налег животом на сейф и заглянул в щель за ним, упершись маковкой в стену.
– Почти внизу, – подвякнул Старый.
– Да я вижу.
Карамазая, здоровая крыса раскорячилась меж сейфом и стеной, как застрявшая варежка. Падла уперлась загривком в стену, а задранным хвостом – в сейф. Поэтому-то снизу и не видно ни черта.
– Да, Старый, ты – ветеран. Неси швабру. И чтоб там свет загасили. Степан Иваныч, ты где? Зайди. Товарищ милиционер, вы на месте, провожаем на улицу. Степан Иваныч, гляди: опущу швабру за сейф, ты с-под низу пихай, ну хоть вон те плакаты, только торцы закомкай, чтоб в них не залезла. Чтоб ей выход в сторону двери. Ну! – Я примерился и столкнул крысу на пол, Ларионов, опять зажмурясь – скотина! – шваркнул под сейф бумажки; расщетинившаяся крыса выскочила на свет и волнистыми скачками улетела по стеночке в разверстую дверь, почти не касаясь хвостом пола, затопал милиционер, через мгновение гагакнули на улице бабы – все. Извели.
Искали-искали мы. Больше нет. Сразу стали неприкаянны; попросили – и мы снова вытолкали время, и оно уехало вперед – не за что держаться. Привык вести рукой по стене. Надо ж – сыплются листья. На подоконнике уже столько. И слабо ударяют в окно. Мы не жрали. По банку заходили, рассаживались, сразу столько звуков, хоть прячься.
– Умаялись? – Ларионов заметил: у меня руки ходуном. Еще годится, вот позапрошлый год мы шерстили торговый зал на шестьдесят квадратов. Четыре часа. Два стула, кадушка с фикусом, картина на стене – нарисованы яблоки. Зал после починки пустой. Точно знали – здесь крыса. Муторно, мало вещей, негде искать. Вот там мы дошли до безумия: стучали снятыми ботинками, бумажки жгли. Безумие – блестящий лакированный паркет шесть на десять. Сиреневые стены. Ровная побелка, фикус – растение. Нарисованные яблоки. За витриной ходят люди. Зима. Ты уже делаешь вид, будто ищешь. Ползаешь, приседаешь. Жгут натертые колени, жарко. И не нашли.
Нашла уборщица. Мы одевались, возвращали задаток, она вытирала листья у фикуса. Крыса висела на фикусе, вцепившись снизу в лист, – четыре часа. Убили, конечно.
