– С картами не получится, – подошел Клинский. – Так глупо сложилось, что канализация считается объектом особого назначения. Там же провода. Замучаемся документы оформлять, как в Америку. Пока из Москвы разрешение придет.
Теперь я понял, кем работает маленький черноголовый чиновник.
Баранов порыскал меж машин.
– Вот эта с вами.
Мы погрузились в знакомую «дежурку». Баранов наставил водителя:
– С этими лейтенантами. В санаторий беременных. Сам спишь в машине. Со мной на связи. Лейтенанты, травите на совесть! Чтоб не с понтом под зонтом. А то на День милиции тварь в салат упала.
– Я с вами, – на переднее сиденье засунулся мэр. – Рули, Константин.
Константин порулил, не подозревая, какую радость обещают ему ближайшие дни.
Старый взорвался:
– Иван Трофимыч!
– Не спрашивай. Меня не посвящают: кто, что… Едят меня, я же не из демократов. Думал, до праздника дотяну, а теперь вижу: нету у них терпения. Им важно, кому встречать. Что мне с ними, драться? Пенсию я заслужил. Вы не серчайте на них, делайте свое, деньги получайте и уезжайте поскорей.
Меня придавила тьма, чуть размазанная фонарями. Старый ворчал, что он капитан запаса. Что, когда прижимали пасюков к Олимпиаде, КГБ тоже не пустил в канализацию и трехэтажные подвалы дома генсека на Кутузовском, все труды – прахом.
– Вас доставить? – Водитель обернулся к мэру, достигнув санатория.
– Тут идти двести метров. Шагов двести сорок.
Он стоял у машины, сгорбясь, явно позабыв о нас. Я предложил:
– Возьмите фонарь.
– Нет. Тогда точно увижу. Вон мой дом.
И быстро пошел, ровно по середине дороги, сильно размахивая руками. Он задирал колени высоко, словно под ногами хлюпала вода.
Константин подал Старому продолговатый кулек.
– Мужики подходили с мясокомбината. Сказали, передай потравщикам подарочный образец. Ветчина светлоярская. Я такой ни разу не ел.
– Ум-м… – Старый понюхал, зажмурился и немедля отправился к дежурной сестре за ножом, я же очутился в туалете. Крючок прибили, плотник – молодцом! Спустя минуту загадочный звук сбил меня со счета слоев ржавчины на бортиках ванны.
Я заглянул в палату. Старый замер меж кроватей, растопырив руки. Он глядел себе под ноги на мокрый пол.
– Что, обо мне нечаянно вспомнил?
Старый поднял смятое лицо, его снова вырвало. Он попятился еще от расползшейся лужи, и мне стал виден стол. На нем из надрезанного батона отличной ветчины черно торчали хвост и задние лапы обугленной крысы.
