Потом встает парень. Он говорит, что никогда не понимал музыки, но все равно считает, что она прекрасна. Музыка доставляет ему ту же радость, что и лыжи.
Наконец выступает девушка с длинными черными волосами. Я чувствовал, что рано или поздно она что-нибудь скажет. Она единственная из всех смотрит мне прямо в глаза.
— Ты дал мне новую надежду, — говорит она.
— Надежду? — Я не понимаю, что она хочет сказать.
— Да, именно надежду. Ведь ты не намного старше меня. Правда?
— Думаю, да, — говорю я. — Мне скоро двадцать.
— А мне восемнадцать, — говорит она.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что музыка — не грех.
Она садится на место. Эйрик Кьёсен шепчет мне на ухо:
— Она из семьи строгих пиетистов. У нее не все в порядке с психикой. Но она замечательная девушка.
Больше никто не осмеливается выступить. В зале становится тихо. Подросткам неловко, так же как и мне. Больше им нечего сказать. Снова встает Эйрик Кьёсен.
— Поскольку Аксель намерен некоторое время прожить у нас на Севере, не исключено, что вы еще увидите и услышите его. Вы этого хотите?
В зале звучит дружное «да».
— Конечно, мы должны снова увидеть его! — восклицает ректор Сёренсен.
Девушка с длинными черными волосами не спускает с меня глаз.
Я понимаю, что разговор между нами еще впереди.
Но именно сейчас ей нет места в моей жизни, думаю я. Будь я обычным парнем, я бы сразу подошел к ней, постарался поговорить, узнать ее поближе. Но сейчас я вижу не ее. Я вижу только Сигрюн. По ее направленному на меня взгляду я понимаю, что она меня не видит. Нет, не видит. Во всяком случае не так, как мне бы хотелось. Поэтому она и не понимает, что и Марианне, и Аня продолжают жить в ней, ибо проклятие или благословение каждой семьи в том, что ее члены осуждены быть похожими друг на друга, иногда даже до смешного — например, густыми волосками в ноздрях или аллергией, а иногда мимолетной улыбкой, сердитым взглядом или линией подбородка.
— Мы можем закончить этот вечер у нас в Землянке, — предлагает Сигрюн, вопросительно глядя на Эйрика.
— Разумеется, — отвечает он. — Я как раз собирался это предложить.
— Но, может, Аксель слишком устал для этого? — Сигрюн смотрит мне в глаза.
Я колеблюсь. Она права. В голове у меня гниль, как в упавшем с дерева яблоке. Но я не могу в этом признаться. Я должен показать, что я сильный. Сильнее, чем когда бы то ни было. Или я все испорчу.
— С большим удовольствием, ненадолго, — отвечаю я.
