— Ну и ну… мир перевернулся. Тоже мне… подумаешь… — и начал засучивать рукава.
Гена и Антон встали на ноги. Все, кто это видел, замерли. Гусь засучивал рукава решительно, пока они совсем не кончились.
— Ну и что? — спросили сразу Гена и Филимонов.
— Ничего… — проговорил Гусь. — Жарко…
2
Гена очень любил эту минуту. Тренировка закончена, ноги гудят, и не прошло ещё ощущение сдающихся опилок под ногами, и ладони горят… И летит на тебя, как тёплый дождь, вода из душа, дробится на плечах. И сквозь пузырчатое стекло окон в душевой особенно зелена зелень стадиона, особенно синё небо, а красные и белые майки как тюльпаны на газоне.
И вообще всё отлично. Особенно если верить графику, который Гена сам начертил и повесил на стену. График обещает, что минимум лет через шесть Гена будет прыгать выше всех на свете. И хоть это не просто, но каждый шаг на дорожке шуршал, шуршал одно и то же: выш-ше… выш-ше… И планка в глазах Гены как черта горизонта для лётчика — только поднимись над ней и будешь выше, выше всех!
Интересно, так ли всё это представляется старательному Антону Филимонову?
— Тоша, скажи по-честному, — спросил Гена, — чего вы все со мной: «Гена, Гена, Геночка!..»? — Он сказал это противно-сладким голосом. — Чего вы все со мной… носитесь?..
— И никто… не носится… — Антон, чтоб не смотреть Гене в глаза, сунул голову под душ. — Просто тебя уважают… на тебя надеются.
— Надеются, — ворчливо сказал Ларионов. — Проходу не дают! А почему вот на тебя не надеются?
— Я ниже тебя на сантиметр прыгаю.
— Какой-то сантиметр…
— Для тебя сантиметр, а для меня… для меня это, может, полмиллиона километров тренировок!
— Ну, давай вместе тренироваться, я ж тебе всё показываю! Почему ты перестал со мной тренироваться?
— А потому, что настоящий спортсмен не должен своими секретами распыляться налево и направо! Иначе будет куча одинаковых спортсменов вместо одного чемпиона!
Ларионов, прижав ладонь к раструбу душа, послал струю воды в Филимонова. Антон нанёс ответный «удар».
— Скорей, а то опоздаем!
Они вбежали в кабинет, когда директор стадиона, стоя над чьим-то призом в виде золотой чаши, рубил рукой воздух над нею и прямо в чашу говорил:
— И не просите! Стадион я вам не дам! Олимпийские — надо же! Если бы я потакал всяким фантазиям, я давно бы… — Он не смог найти слово и поэтому многозначительно повторил: — Я давно бы!
— Ну, на один же день! — умоляюще сказала Надя. — Вон Ларионов пришёл, вы же сами говорили, что он ваша надежда!.. Ларионов, скажи!
