— Дочка-то у вас слабенькая, — ответил Планшо. — Она такая худенькая, бедняжка!
И, похлопав по щеке Кларе, он добавил:
— А вот это — настоящий мужчина. Небось, он не последует примеру сестры и не упадет в обморок от страха при виде красных южан! Ты знаешь, что они добрые патриоты!
Лазули отчаянно моргала глазами во время его речи, чтобы мы не сболтнули чего-нибудь. Не замечая этого, Планшо обратился к ней:
— Послушайте, Лазули, не нужно ли вам чего-нибудь для дочки? Не стесняйтесь, ведь мы компаньоны с Воклером, и оба красные, к тому же. Ведь вы здесь у себя дома! Я не стал бы предлагать вам это, если бы вы были аристократами. Ненавижу прислужников тирана, которые мечтают о приходе немцев, австрийцев, черта, дьявола, только бы задавить революцию и погубить родину! Но я тут заболтался, а вы, верно, устали и хотите отдохнуть… Прощайте, я спущусь в мастерскую: уйма спешной работы, а помощников у меня нет!
И, отозвав Воклера в сторону, на площадку лестницы, он тихо добавил:
— Мне дали заказ на семь гильотин[29]. Я должен их сдать не позже, как через пятнадцать дней.
Бим, бам, бим, бам! — снова деревянные сабо Планшо застучали по ступенькам лестницы.
Лазули закрыла двери комнаты, поставила на стол бутылку муската и печенье и, усевшись напротив Воклера, начала свой рассказ.
— Помните, — сказала она, — в Сольё я вам говорила, что Жакарас везет с собой какую-то девушку? Когда барабаны забили сбор и вы ушли, я вернулась с Кларе в почтовую карету. Жакарас и девушка подошли несколько позже. Я заметила, что Жакарас мертвецки пьяна: она еле держалась на ногах, и от нее шел запах винного перегара. Поднимаясь в карету, она поскользнулась и растянулась на земле. Мы с трудом подняли Жакарас на ноги. Девушка следовала за ней, роняя крупные слезы. Бедняжка была напугана до такой степени, что не смела даже громко плакать. Мы все сочувственно глядели на нее и знаками старались ободрить ее. Это зрелище просто удручало нас, и все-таки никто не осмелился выступить в ее защиту.
«Я узнаю, кто эта несчастная девочка, — подумала я, — и постараюсь спасти ее от этой ужасной женщины».
Я уселась рядом с ней, напротив Жакарас. Пьяница захрапела, как только карета тронулась с места. Пользуясь этим, я приблизила в темноте губы к уху молодой девушки и шепотом спросила ее:
— Что с вами, малютка? Почему вы плачете? Какое у вас горе? Поделитесь им со мной; если я смогу, я постараюсь помочь вам.
— Спасибо, сударыня, — ответила она дрожащим голосом, — вы очень добры, но от моего горя нет лекарства. Эта женщина замыслила что-то дурное… Не знаю, что она со мной сделает, но предчувствую печальный конец. И подумать только, что моя мать поручила ей сопровождать меня в Париж!
