Наступил уже вечер. Дворцовая площадь постепенно пустела. Никто не плясал больше фарандолы, и только откуда-то издалека доносились еще звуки тамбурина. Мимо меня прошла монашенка об руку с двумя солдатами. Несколько пьяниц еще теснились у опустевших бочек, выцеживая из них последние капли вина.
Я спустился на площадь Башенных часов. Там также царил мрак. С наступлением ночи поднялся сильный ветер. Поеживаясь от холода, люди торопливо расходились по домам.
Я бродил по улицам, не решаясь спросить, где казарма Национальной гвардии. Мне стыдно было показаться Воклеру без подаренной его женой кокарды. Но никого другого в Авиньоне я не знал, и, кроме того, Воклер сам сказал, чтобы я разыскал его, если меня постигнет неудача у каноника.
Я стал вглядываться в освещенные окна домов в надежде увидеть знакомую фигуру национального гвардейца, как вдруг неожиданно для себя вышел к самой ратуше. Я долго стоял у подъезда, не осмелившись зайти в дверь, покамест привратник не подошел ко мне и не спросил:
— Что ты здесь делаешь? Кто тебе нужен?
— Я ищу господина Воклера. Он здесь?
— Здесь нет никаких господ! Слышишь ты, отродье аристократов?
Привратник вцепился, как клещами, в мое плечо и поволок меня к двери крича:
— Бригадир Воклер! Эй, бригадир Воклер!
Застекленная дверь дома открылась, и я увидел моего бравого национального гвардейца без шляпы, с трубкой в зубах.
— Что случилось?
— Да вот, — сказал привратник, — знаете ли вы этого плута? По-моему, это шпион аристократов. Он спрашивал господина Воклера.
— О! Да это ты, малыш! Поздно же ты пришел, однако! — воскликнул Воклер. — Видно, каноник неласково тебя встретил? Что ж, тебе будет гораздо лучше с нами. Ступай за мной, мы тебя живо завербуем, и да здравствует нация!
Воклер повел меня в дом. Привратник неохотно пропустил нас и подозрительно глядел мне вслед.
Но мы уже вошли в кордегардию. Это была длинная и узкая комната. Посредине ее помещалась пышущая жаром печь. По стенам были расставлены лавки, на них, покуривая трубки, разлеглись национальные гвардейцы. С потолка свешивался кинкет[11] под зеленым абажуром. В глубине комнаты на походную кровать были свалены в кучу ружья и сабли; стены кордегардии были испещрены какими-то надписями (не зная грамоты, я не мог прочитать их) и рисунками углем, изображавшими кавалеристов на конях, пехотинцев на карауле, артиллеристов у пушек и т. д. Помещение было жарко натоплено, и табачный дым в нем висел густым облаком.
