– …от него легко можно добиться всяких историй, которые его косноязычие и слабость ума делают странными, если не сказать подозрительными.
– Мадам… – выдохнул доминиканец тоном, в котором сквозили упрек и огорчение. – Неужели вы думаете, что мы собираем свидетельства, расспрашивая слабоумных.
Аньес в этом не сомневалась, но нотариус будет обязан записать в своих актах, что Жильбер был слабоумным. Его свидетельство – если им удастся добиться его от Жильбера и сделать так, чтобы оно оказалось не в пользу его дамы, – не могло отныне считаться полноценным.
– Это все, мадам? Подумайте… Цель процедуры заключается вовсе не в том, чтобы поставить обвиняемых в безвыходное положение, призвав на помощь предательство, – продолжал настаивать брат Ансельм, быстро повернув голову к брату Жану.
Аньес прикусила губу и с трудом сдержала слова, пришедшие ей на ум: «Господь вознаградит свой милый народ, но вы к нему не принадлежите».
Вместо этого она сказала:
– Я не могу назвать имена других доносчиков.
Флорен ликовал. Еще до того, как Аньес вошла в зал допросов, он был уверен: ей никогда не придет в голову, что ее родная дочь станет самым безжалостным обвинителем, которому она будет вынуждена противостоять. Маленькая девочка, которую дядюшка берег как драгоценную жемчужину, исписала листок бумаги, правда, очень небрежно, но такими ядовитыми фразами, от каких ее мать никогда не отвертится. Ее обвинения, где смешались ересь, колдовство и безнравственность, насквозь пропахли кознями Эда де Ларне. Свидетельство девочки не убедило Флорена. Напротив, он был уверен в полной невиновности Аньес де Суарси. Мысль о том, что под столь милым личиком скрывалось столько ненависти и зависти, внушала спокойную надежду. Сущность большинства подобных Флорену еще не была готова улучшиться, что обеспечивало ему долгую и плодотворную карьеру. Он заранее предвкушал удовольствие, предвидя, как сломается Аньес, когда ей зачитают этот мерзкий листок, годный лишь на то, чтоб им подтереться. Ее родная дочь, которую она так стремилась защитить, отправит мать на костер без малейшего колебания. Когда Флорен думал об этом, у него сразу поднималось настроение. Он подошел к Аньес и протянул ей Евангелия. Она положила руку на большую книгу в черном кожаном переплете.
– Мадам, вы готовы поклясться перед Богом и вашей душой, что будете говорить правду?
– Клянусь.
Аньес вовремя вспомнила фразу, которой ее научил Клеман, и добавила:
