– Мне кажется, что Европа (Культура) – из нее уходит душа. Это не крах (как все же были узки те, кто предвещал крах Европе, даже те, кто был гениален), скорее провисание. Мы (я опять позволю себе это слово, но в ином контексте) обожествляем Культуру.
– О чем это вы! – возмутился профессор Депре. – Сейчас, когда все больше совершенно уже не стесняющегося самого себя, подающего себя как некий эталон, как культурную норму, равнодушия к Культуре, в сочетании с прогрессирующим аппетитом к ее плодам. И эта торжествующая эстетика механического, конформистского потребления плодов (как в элитарном, так и в массовом варианте). Неужели вы с теми, кто обслуживает все это?! Мы же, Университет наш как некий островок, как атолл на пути этих набирающих силу волн…
– Обожествленная Культура при всей своей гуманистичности, при всех величайших откровениях своего прошлого не нуждается в личности как в своем субъекте, – продолжал Прокофьев, – в личности, что не детерминирована все-таки самой Культурой, как не детерминированы ею свобода и истина, когда они есть. Посредством личности Культура обретает возможность трансцендировать свой опыт , открыть промежуточность своего окончательного, нащупать изъян в своем абсолютном, обратить свои кризисы и неудачи в катализаторы своей судьбы, поймать себя самое на самообмане.
Обожествленная Культура с какого-то уровня вступает в конфликт с Бытием, полагает предел собственной глубине, определяет границы свободе, мышлению, истине, сколько бы ни воспроизводила бы их как свои высшие ценности, сколько б ни прославляла дерзостный поиск. Обожествленной Культуре нужны жрецы (в этом корысть нашего обожествления, потому как у жрецов есть свои довольно приятные привилегии). Она принимает играющего ее смыслами, символами, знаками, пусть даже играющий не слишком почтителен к ней – она научилась не бояться, побеждает его, отводя ему место в своем пантеоне. В конце концов, он тоже (и не заметно для себя самого) может оказаться жрецом, только в шутовском наряде. К тому же, игры эти есть признание ценности того, чем играют, иначе какой вообще смысл играть.
– Все это, между прочим, относится и к бунтующему против Культуры, в той же степени, наверное, – бросила Анна-Мария.
– Обожествленная Культура дает нам санкцию на бездействие ., – проигнорировал реплику Прокофьев, – историческое, онтологическое, духовное. И наше творчество, само наше мышление могут оказаться лишь только формой, способом этого бездействия… И еще, мы открываем для себя
