Слишком много было за жизнь каких-то пустых и ненужных страхов, что не очень, конечно, страшны, но отнимают силы и вяжут душу. И засоряют память безбожно. (То есть только это и помнишь.) Если б можно было прожить заново. Да он вот только устал и от первой, сказать ли, «попытки». Хотя к событийности, к обстоятельствам особых претензий и нет, как ни странно. Туповатый и механический, но несущий все-таки смыслы ход жизни отвлекает от той непосильной и главной бессмыслицы… Да нет – это тоже всего лишь слова.
Почему ж такая боль сейчас? И стыд такой… так жжет. Мгновение, когда выхватываешь ту непостижимую и трепетную красоту – оно не оправдывает, не искупает вовсе… ни тебя, ни жизни…наоборот, скорее. Но подводит к той чистоте… А в своем не очень-то чистом стремлении к истине (могут быть и другие термины), как правило, обретаешь, ладно бы только ее невозможность (для тебя во всяком случае) – не-пра-во-ту ее – не перед нами (избави боже), прежде всего перед Целым, которого (может, Лоттер здесь прав) и нет… Все остальное? Кишит основаниями. Он, по итогам жизни(?), избавился от привычки обращать поражение в победу, бессмысленность в смысл, не обладание в не-обладание…
Берг был доволен, что постоянным клиентам понравилось, еще бы бифштекс, да что там, бицепс, а не бифштекс, под совершенно особым, изумительным соусом (повара они из-за этого соуса только и взяли), вареный картофель, чуть-чуть обжаренный, и все это с прекрасным портвейном из старых запасов.
– Ну что ж, господа, – начал Прокофьев, – пятница есть пятница, поэтому вам придется слушать меня долго и благосклонно. Я написал от первого лица. Думаю, будет излишним пояснение, что автор имел в виду не себя:
«Мне сорок пять. Разведен недавно. Бегаю из вуза в вуз, вроде получается на жизнь (по совокупности)». – Прокофьев прервался, сообщил, что ему, в отличие от своего героя, пятьдесят пять, поэтому он, видимо, и забыл объявить название: «Час из жизни почасовика» с подзаголовком «Вместо конца света», продолжил: – «Перспектив особых нет, если точнее, нет вообще, а так у меня все в порядке, в целом.
После лекции подошла секретарша: “Наш новый декан, неделю как исполняет, прислали откуда-то сверху, просил вас зайти”.
Ростом новый шеф чуть ниже среднего, из тех, кому как-то подходят и борода и животик. Борода настолько для него удачная, что вполне обычное лицо выглядело респектабельным, чуть ли даже не загадочным. И морщины тоже интересные, глубокие. С такой типажностью обычно и играют профессоров в голливудских фильмах. Но что-то в нем было не то. Знаете, шпион заброшен, вроде все предусмотрели до мельчайших, а какая-нибудь деталь, например, он по легенде тракторист, а на нем носки от Версаче. Декан рассмеялся: “Остроумно, особенно, насчет носков”, – сказано было так, будто я в самом деле говорил все это вслух, дабы порадовать своим юмором собеседника, вот он как вежливый человек и смеется… “Что еще за уездный экстрасенс?” “И это тоже удачно, – сказал декан, – у вас свежий взгляд на вещи и быстрая реакция, Борис Федорович. Вы присаживайтесь, присаживайтесь. Разговор у нас будет длинный”. Мне почему-то вспомнилось, как меня во время оно вербовал-старался совсем молоденький гэбэшник. От этой мысли, тоже естественно, не произнесенной, мой собеседник брезгливо скривился… “Все! Вообще перестану думать. Для разнообразия”, – это я уже вслух. Не хотел нарочитой твердости в голосе, но все равно получилось:
