то есть у него за спиной… Что, он ее не знает, в самом-то деле! Если и было что, то только
до Прокофьева. Блядь, куда его понесло?! Тогда как надо бы просто посмеяться, отнестись как к подростковой, девичьей графомании Оливии. Прокофьеву захотелось сказать ей какую-нибудь гадость. Но гадость должна быть как минимум остроумной. А в голову вообще ничего не пришло.
Прокофьев дал ей понять, что все это неинтересно ему. Оливия же дала понять, что только из такта прикидывается, что верит, предоставляя любезно возможность сохранить достоинство, она понимает: самолюбие, мужские амбиции и тэ дэ. Ладно бы просто «дала понять», она в самом деле почувствовала эти его «колебания», пусть он уже в себе и подавил.
Прокофьев решил усилить, ему «совершенно неинтересно». Оливия намекнула, что она может и выйти из их Договора.
«Учитывая общественное поприще и той и другой, эта их связь (если она и вправду была!) выглядит политической карикатурой» – невозмутимо сказал Прокофьев.
Оливия несколько озадачена, вдруг ему и в самом деле неинтересно. Она что-то здесь пропустила? Надо будет узнать. И, намекнув, что глагол прошедшего времени к ситуации, может быть, и не подходит (это уже дубляж, вот розанчик наш опять себя и выдал), Оливия перешла к разговору о современном искусстве, а тут и Лоттер вернулся и ужин продолжился.
Когда в туалет ушла сама Оливия, Лоттер начал о том, что добрые люди сказали ему про бумагу, что получена на Прокофьева…
– Добрые люди, это, я понимаю, Кристина?
– Я не говорил этого.
– Нет, просто в совете других добрых людей и нет, по статусу. Как много можно узнать нового, когда кто-то выходит в туалет.
– Как ты считаешь, она действительно хочет помочь?
– Думаю, да. Я всегда замечал, что нравлюсь старым девам.
– При всем уважении к твоему обаянию, у меня подозрения, что у нее есть какая-то своя цель. Или же просто дразнит нас бескорыстно. Чем она рискует? Ну, знаем мы, пусть с ее слов даже… да мы и не выдадим ее, она в этом уверена… А так, наслажденье процессом, продление удовольствия. Не исключено, что она занималась этим еще во времена Декарта. Эта тема сняла с Лоттера остатки той неловкости из-за того, что Прокофьев «застукал» его с Оливией.
Прокофьев был тронут этими лоттеровскими «нам» и «мы», говорившимися как само собой разумеющееся.
– Она дает нам возможность подготовиться, – продолжил Лоттер, – но не исключаю, это только для того, чтобы на совете было зрелище, а не рутина, как всегда.
