Вдруг он страшно вскрикнул: попала ножом Лемеривна себе в самое сердце. Козак схватил ее за руку, вырвал нож — горячая кровь хлынула на него.
— Пусть лучше кипит мое сердце на ноже, нежели у тебя, нелюбимого, в дворе, — промолвила Лемеривна.
Козак с отнятым ножом в руках склонился над нею, как пораженный и потерянный, не сводя глаз, не говоря слова.
— Вот теперь, Шкандыбенко, я твоя! Бери меня, мое сердце, да веди домой! — промолвила Лемеривна.
С этими словами закрылись глаза, сомкнулись уста и жизнь отлетела. Взял ее козак на руки, сел на коня и поехал с нею, обнявши ее, глядя то в ее лицо мертвое, то кругом на низкие терновники, освещенные месяцем, на длинную дорогу, вьющуюся впереди, то унимая льющуюся кровь из ее груди, то поправляя мягкие рассыпавшиеся волосы. Тихо он ехал и поздно ночью приехал к старой Лемерихе, миновавши свой хутор. Он подъехал к Лемерихиной хате и стал ее вызывать. Перепугалась Лемериха до смерти, услыхавши его голос, и, выбежавши на порог, закричала:
— Где моя дочь?
Тогда увидала она, при месячном свете, на руках у козака, дочь мертвую и облитую кровью. Козак подал ей безжизненное тело и сам отъехал. Еще громче вскрикнула Лемериха, схватила дочь на руки, прижала ее к себе и вместе с ней упала у хатнего порога, под липою, и больше уж не поднялась, никогда больше очей не открыла на свет божий. Вместе похоронили мать с дочерью за селом, при дороге.
А козак Шкандыбенко как отъехал, так и не вернулся. Никто его больше не встречал, не видал, никто о нем больше ничего не слыхал.
1860
