— Он так сказал? — перебила Ирина.
Кира Сергеевна слышала, как Ленка в своей комнате гремит железками.
— …Получается, что вас гонят… Я гоню… И мешаю сохранить семью.
Ирина швырнула в таз тряпку, опустила руки.
— Я тебя прошу, просто умоляю — не надо! Не хочу, мне надоело без конца выяснять отношения… С Юрием, с тобой… — Она сжала руками голову, простонала: — Оставьте меня в покое, это невыносимо, лучше умереть, чем так вот…
Кира Сергеевна растерянно смотрела на дочь — ее испугала вспышка усталой ненависти. Неужели я мешаю ей жить? Хотелось подойти, обнять, сказать доброе, главное: я люблю тебя, на все согласна, живи где хочешь и как хочешь, только никогда не смотри на меня такими глазами, не говори таких страшных слов!
«Лучше умереть, чем так вот…»
— Мы погуляем с Ленкой, — тихо сказала она.
Ирина не ответила. Стояла с опущенной головой, и Кира Сергеевна видела, какое у нее странное, вытянутое лицо со смятым вздрагивающим подбородком.
Они ушли, и по дороге в парк Кира Сергеевна все время видела чужое лицо дочери — усталое и старое. Но я же не сказала ничего обидного. Хоть бы понять, что с ней такое. Ничего не знаю. Как будто всю жизнь мы прожили врозь. Как будто нас разделяли тысячи километров.
Живи, как хочешь, мое бедное замученное дитя…
Они остановились на перекрестке, пропуская вереницу машин в лентах. Кира Сергеевна чувствовала, как нетерпеливо дернулись в ее ладони тонкие Ленкины пальцы.
— Кира, это что?
— Свадьба.
— А какая это свадьба? Из чего? Из машин?
— Да. И из счастья.
— А счастье из чего?
Если б я знала, подумала Кира Сергеевна. Да и кто знает, из чего счастье…
— Твое — из такого вот солнышка… И чтоб мама с папой рядом…
— А твое? — спросила Ленка.
— Мое — из работы. И чтоб ты была.
— А всехное счастье — из чего?
— Из мира. Чтоб не было войны.
Они вошли в прозрачный парк, Ленка побежала по тополиной аллее, взбивая ногами ворох неслежавшихся листьев. Они взлетали, как стайка медленных, ленивых птиц и, тихо покачиваясь, возвращались на землю. Поредевшие кроны пропускали тонкие нити света, в воздухе плыл сладкий запах костра.
Кира Сергеевна все время думала об Ирине, как больно сжалась она вся, словно ее ударили: «Я прошу, умоляю — не надо!» Я не знаю, как с ней говорить. И надо ли говорить. Скорее бы она становилась старше, может быть, тогда мы лучше поймем друг друга.
В тени пестрели детские коляски — голубые, малиновые, в коричневую клетку. Молодые матери на скамейках читали, вязали, тихо разговаривали. Под большим вязом одиноко сидела старушка в очках, читала газету, энергично вертела сухонькой ногой — говорят, помогает от суставных болей.
