Шурочка ушла, Кира Сергеевна стала просматривать разложенные по стопкам письма.
Все же он мог перезвонить после того, как я положила трубку. Она знала: пока не решится вопрос с помещением для библиотеки, ни о чем другом думать не сможет. Дурацкий характер! Не умею выжидать и жить спокойно, буду бегать по инстанциям, просить, вежливо ругаться, потом — ругаться невежливо, пока не добьюсь.
Добьюсь ли? В конце концов, наверно, добьюсь. Она знала про себя: все задуманное ей удавалось, но не сразу и с большим трудом, с потерей сил, нервов, хороших отношений. Все удавалось, но радости уже не приносило.
Шурочка не успела еще вернуться с повесткой исполкома, а Олейниченко уже позвонил:
— Я ждал тебя только в понедельник.
— А пятница — чем не рабочий день?
— У тебя люди?
— Нет.
— Я забегу.
Сейчас придет, жизнерадостно сообщит о каком-нибудь новом Доме торговли — «Четыре этажа! Сплошное стекло! Кафе, бар, туалеты!»— И мы поссоримся. Дом торговли пробивать не надо, а библиотеку надо. И надо портить отношения с областью, а это чревато, и он не хочет…
Все же плохо, когда друзья связаны по работе. Неизбежно что-то страдает — либо дружба, либо работа. Поблажек в работе она не давала даже себе, поэтому что-то ломалось в их дружбе.
Раньше они ходили друг к другу в гости, все праздники — вместе. Теперь встречаются только здесь. Они уставали друг от друга на работе, год за годом исчерпывали свои отношения здесь, на личную дружбу их просто уже не хватало. Кира Сергеевна понимала это, было обидно терять последних своих друзей, она любила Олейниченко, как младшего удачного брата, умного и честного, но согласна была потерять Олейниченко-друга, чтобы приобрести Олейниченко-начальника. Горькая и неразумная жертва: ведь начальники даются на время, а друзья — на всю жизнь.
Но ее подлинная жизнь — не за дружеским столом, а в работе.
Вошел Олейниченко, с ходу оседлал стул, вытащил сигареты.
— Курить будешь?
Сделал традиционный кулечек для пепла — поскольку пепельницы в этом кабинете не держали.
— Чего ты психанула тогда? Швырнула трубку?
— Не швырнула, а положила. И не будем об этом.
— О чем же будем?
— О помещении для библиотеки.
Он поморщился:
— «Карфаген должен быть разрушен». Согласен, должен. Но почему ты перекладываешь на меня свои дела? Для чего у меня заместители? Или ты на особом положении?
Кира Сергеевна слегка растерялась. Думала, что он придет, начнет оправдываться.
— Я в отпуске и не могла выступать на активе, — пробормотала она. Оправдываться пришлось ей.
