Я встал. Пейзаж странно изменился. Кровавое солнце кружилось над киноварью красных полей. Крики, выстрелы, мысли были погружены в красное. Перед рытвинами беспорядочно плясали красные фигуры. Стремительная волна захлестнула меня и повлекла с неодолимой силой вперед. Я мчался, вопя как дьявол, по равнине и сломя голову ворвался в самую гущу бойни. Мое ружье было заряжено, но я схватил его, как дубину, за ствол и крушил вокруг себя, не разбирая, где противник, где свой, пока от потери крови не рухнул на землю. Очнулся я в белой постели и вскоре смог встать. Раньше я думал, что война сделает меня серьезным и мужественным, но, проходя в лазаретном кителе по одиноким аллеям, я испытывал лишь размягченность выздоравливающего. Чудовищное не произвело на меня особенного впечатления, оно осталось непостижимым, всплыло огненным островом и потонуло снова. Только некий страх не покидал меня, чувство, будто во мне таятся неосознанные, непомерные силы; чувство, куда более слабое поутру, когда пробуждаешься после бессмысленного опьянения, уясняя, что прожил долгие часы под высоким давлением, но вдали от сознания.
— Но чувствуете вы все-таки раскаянье или хотя бы брезгливость?
— Не могу этого сказать. Скорее ужас, восхищение и уверенность в том, что никогда не был таким сильным и собранным, как тогда. Я убивал, нельзя отрицать, убивал не для защиты, нет, атакуя. Также я должен признаться, что все национальные и героические идеалы, казавшиеся мне движущими силами, с шипением испарились, подобно каплям воды на раскаленной железной сковороде.
Когда я разговаривал об этом с другими, я заметил, до какой степени человек отсутствует в себе самом. Одни пытались освятить, другие — оправдать сделанное, третьи проклинали, но существенным казалось всем не то, что они чувствовали тогда, а то, что думали и определили для себя позже. Они рассказывали не то, что они пережили, нет, они исходили…»
Дочитав досюда, он схватил вдруг Хугерсхофа за руку:
— Тихо, не кричал ли кто-то снаружи?
Они прислушались. Точно! Слышался протяжный крик ближнего часового, необычно тонкий и резкий: «Внимание! Мина!»
Последовал вибрирующий шум, завершившийся чудовищным взрывом. Погреб заколебался, стена треснула во всех пазах, тяжелая мина, по-видимому, попала прямо в него. Лампа погасла, огонь больше не горел. Из угла раздался голос сапера: «Свет, черт побери, свет!» Со стороны лестницы слышался стон Кетлера: «На помощь! Господин лейтенант, меня засыпало. Дышать, дышать нечем!»
