Но что же с ним происходило? Даже теперь, когда смысл разговора Эммы с мистером Ригглзом начал доходить до него, он чувствовал себя так, словно все еще находился там, под деревьями. И ему казалось, что он по-прежнему слышал стоны девушки и чувствовал ее трепещущее тело…
— Вы ему напишете, — говорила мисс Фэрборн. — Сообщите, что после некоторых размышлений вы решили согласиться на более низкие комиссионные от распродажи. И дайте ему ясно понять, что в этом деле вы рассчитываете на его скромность. Мы не можем допустить, чтобы о нашей сделке узнал весь свет. Ведь иначе и все другие захотят сотрудничать с нами на таких же условиях, и тогда мы разоримся.
Выслушав хозяйку, мистер Ригглз покорно кивнул и отправился в контору составлять письмо. Сама же мисс Фэрборн направилась в хранилище, и Дариус последовал за ней, чтобы сказать ей то, что должен был сказать. Но при этом он все еще думал о том, что произошло в саду…
Сорвав с крючка на стене передник, Эмма надела его и проговорила:
— По правде сказать, я даже рада, что теперь вы знаете правду, лорд Саутуэйт. В ближайшие недели мне предстоит большая работа, и было очень неудобно избегать встреч с вами.
— Часто ли вам приходилось помогать отцу? — спросил Саутуэйт и вдруг представил мисс Фэрборн обнаженной, лежащей на столе.
Прямо перед ним.
— Я помогала отцу составлять каталог и для больших аукционов. Главным образом это касалось серебра. Что же до живописи, то я советовалась с ним, и он, представьте себе, не сбрасывал со счетов мое мнение.
— А как насчет счетов и накладных? Вы и в этом ему помогали?
— Нет, такими делами занимался только отец. Особенно накладными. — Граф молчал, и Эмма с некоторым раздражением добавила: — Я обманывала вас, потому что мне надо было обмануть всех. Ведь никто не сочтет меня достойным экспертом. И никто не станет постоянным клиентом «Дома Фэрборна», если люди узнают, что решения принимала женщина.
Дариус был рад, что Эмма не знала о прежних поставщиках, потому что ему было известно наверняка, что некоторые из этих лотов по меньшей мере вызывали подозрения.
Улыбнувшись, граф проговорил:
— Нет закона, запрещающего женщине иметь верный глаз, когда речь идет об искусстве.
Эмма подвинула к себе серебряный поднос, лежавший на столе, и вытащила из-под него кипу бумаг.
— О черт! Если бы вы знали правду уже во время нашего первого разговора, я никогда бы не смогла уговорить вас не продавать дело сразу, до того, как пройдет этот аукцион.
