— А вы сказали ему, что будут новые поступления картин? — спросила она.
— А они действительно будут?
— Да, будут. В том числе и одна картина Рафаэля. Очень хорошая и с полным отчетом о ее происхождении.
— Хм… Очень любопытно, что Ригглз не упомянул о Рафаэле. Но если так… — Граф легонько сжал ее руку. — Если так, то придется провести экспертизу коллекции на предмет установления ее аутентичности. Полагаю, что каждый лот должен быть освидетельствован знатоком и снабжен соответствующей бумагой. Ведь кто, например, сможет отличить Тициана от подделки?.. Я хочу быть уверенным в том, что каждый лот — подлинный. Я не согласен принимать участие в обмане.
— Да, это само собой разумеется. Обедайя обещал тщательно…
— Обедайя сможет в этом разобраться, — перебил граф. Он выпустил руку Эммы и встал прямо перед ней, преградив ей дорогу. — Мисс, я восхищаюсь вашим умом, но предостерегаю: не хитрите со мной.
Эмма молчала, и граф, склонившись над ней, добавил:
— Ответьте мне честно, мисс Фэрборн, есть ли кто-нибудь, связанный с аукционным домом, чья экспертиза была бы равна оценке вашего отца?
Он стоял сейчас непозволительно близко к ней, так что она ощущала его запах — совершенно особенный запах, мужской, будораживший все ее чувства.
— Да, есть.
Этот утвердительный ответ она дала без особых размышлений, так как присутствие графа исключало всякую возможность лжи. Более того, сейчас она не смогла бы солгать, даже если бы очень захотела.
Тут он склонился к ней еще ниже, и ей вдруг показалось, что его темные глаза видят насквозь.
— Но это не мистер Ригглз? — спросил граф.
— Нет, не мистер Ригглз.
— В таком случае — вы. — Это был не вопрос, а утверждение. И Эмма молча кивнула, сейчас она не смела заговорить; ее грудь и горло сковала какая-то странная тяжесть, а щеки вспыхнули. — Я не люблю, когда мне лгут, — добавил он неожиданно, но голос его прозвучал не резко, а скорее даже примирительно.
— Но я… Дело в том, что это не совсем…
Граф прижал палец к ее губам, заставляя замолчать.
— Вас поймали с поличным. Не пытайтесь одной ложью замаскировать другую.
Его палец на ее губах был теплым и твердым, и губы Эммы почему-то вдруг задрожали.
Он легонько провел пальцем по ее губам, как будто лаская их, и тут же ее словно жаром обдало, а по телу пробежала дрожь. И это было намного сильнее всех ощущений, что она когда-то испытывала.
«Он собирается меня поцеловать». Эта мысль пришла ей в голову за секунду до того, как граф убрал палец. А потом он действительно поцеловал ее — будто ее мысли передались ему и он понял их как просьбу.
