Я подошел, уже заранее трепеща, но не от страха, как прежде, но от яростной ненависти, поднимавшейся от желудка, той самой злобной ненависти, что перехватывает горло и спирает дыхание в груди. Они опять за свое, мрази. Сколько их ни стреляй — они никогда не поймут и не переведутся. И твердая сталь ствола в кармане укрепляет эту ненависть.
Двое, как водится, бритые, в кожанках и спортивных штанах. Нет, один только в адидасе, второй в джинсе какой-то мешковатой.
— Братва выпить хочет. Поделись, корешок, с братвой.
— У меня нет ничего.
— Ну не гони, нехорошо, что братва ждет.
- Да мы в долг, — встрял другой, — через год вот тут будь, отдадим, зуб даю.
И тут я вытащил свой аргумент. Они сначала опешили.
— Да ты че быкуешь? — попер спьяну один из них, в «спортиках».
Выстрел — страус затрещал, завертелся.
Пуля летит в раззявленный поганый рот. Так, чтоб зубы в мозги вошли и из затылка вынесло.
Едва заметное движение пальцем — пивная банка опрокинулась, отлетела к стене.
Урод в джинсах плачет и катается от боли. Ему больно, ему ножку больно. А хотел сделать больно мне.
Хлопок, рука дергается от отдачи.
Из пролома во лбу хлещет, заливает лицо. Уже неживое, тело взмахивает руками и валится с колен на спину, остается в таком положении, и искромсанный пах кровит прямо в спущенные трусы.
— Неплохо стреляешь, молоток, — седоволосый дядечка за столом одобрительно прищурился, — стрелок прямо Ворошиловский.
Вошло несколько парней, в кожанках и пуховиках. Еще от дверей от них понесло водкой. Нарочито оглушительно хохотали над какой-то фигней, им одним ведомой.
— Все, малой, пострелял, вали теперь, — оттолкнул меня один, с приплюснутым переломанным носом.
Почему-то ублюдков и отморозков можно всегда узнать по плоским носам, толстым губищам или, напротив, ясным и чистым чертам наглого лица. Это такая красота у них — наглая, бабам очень нравится. Но на то они и телки, чтоб на подобных мразей вестись.
Я попытался пролепетать про то, что заплатил деньги…
— Да вали, блин, пока самого не пристрелили, — вырвали у меня пистолет и чуть не вывихнули пальцы. Другой дал подзатыльник.
Я с надеждой посмотрел на дядьку, но тот сделал вид, что ему пора поправлять мишени, и углубился внутрь своего тира.
И снова, как тогда, у подъезда, в животе разлилось холодное, ослабли ноги. Я повернулся и пошел к выходу. Компания уже не обращала на меня никакого внимания. Хохотали за спиной, матерились. Будто муху прогнали со стола и стали жрать. Я понимал, что теперь вернусь сюда не скоро, что буду бояться встречи с этими гопниками. И деньги только зря потратил. Теперь осталось на одну «Бомбибомку».
