– Теперь это для тебя личное? – позволил я себе усмехнуться.
– Ещё бы. Знаешь, если за те дни, что тебе осталось, – самообладание вдруг покинуло атаманшу, – мы не найдём его, я продолжу уже без тебя.
– Всё из-за Трюкача и остальных?
– Да, то есть, почти… Во многом, так скажем.
Я узнаю эти интонации из собственной жизни, из собственной речи. Они призваны недвусмысленно намекать, что лучше не спрашивать. Никто, к сожалению, их не понимает, кроме меня самого.
Надо перевести разговор в другое русло:
– А как остальные?
– Жить будут.
– Я в том смысле, пойдут ли они до конца?
– Будто я им разрешу отказаться, – строго и одновременно шутливо ответила дочь.
– Заставлять их переть против этого Монарха…
– Моя банда прёт против любого, если я прикажу. Они мне, конечно, ближе братьев, но им не разрешается иметь мнение отличное от моего.
– Сурово.
Я принялся натягивать свою одежду. В центре помещения навалена целая куча разодранного шмотья. Всё это ещё предстоит сжечь.
– Этот Штиль, – пробормотал я, борясь с пуговицами, – по-моему, он хочет меня убить.
– Ты его первым не тронь, тогда всё будет хорошо.
– То есть тогда он на меня просто будет смотреть как на свинью плешивую?
– Пап, ты, вроде, говорил, что тебе около ста лет. И тебя до сих пор волнует, как на тебя смотрят?
– Не то чтобы, но чего он нагнетает? И ведь ладно бы дать ему по шее, чтобы успокоился, но ведь ты не разрешишь.
– Он просто боится, что ты с нами надолго.
– В каком это смысле? – покосился я через весь зал на здоровяка.
Виктория тоже посмотрела на одного из первых своих подчинённых и почесала за ухом. Видимо, не так просто объяснить мотивы столь загадочного субъекта, как Штиль.
– Он меня очень уважает, подчиняется любым приказам, но в глубине души просто жаждет оказаться на моём месте. На меня он руку не поднимет, так что ему остаётся только ждать, когда меня не станет. Вот и представь, что он чувствует при этом, особенно учитывая, что я-то жить могу пару веков.
– А я вроде бы теперь перед ним очередь занимаю? – неуверенно протянул я. – Он совсем что ли?
– Просто для него этот вопрос очень болезненный. Он и руководить хочет, и мне желает только самого лучшего. Как у него вообще крыша не съехала…
– Тут бы я поспорил.
– Вот только не смей оскорблять моих ребят, – с натуральной суровостью пресекла мои рассуждения Виктория.
Будь я кто-либо ещё, кроме её отца, она бы уже убила меня. Не факт, но я, почему-то, в этом абсолютно уверен.
– Ладно, – уже спокойнее сказала Бестия, – мне нужно пройтись к докам, отправить письмо. Тебе со мной нельзя, спрашивать тоже.
