Но все-таки – это была экзотика.
А деревцо на берегу реки – это то, что оставили ему его предки, это генетическая любовь.
Так же, как горец любит горы, житель жаркой Азии – степи и пустыни, так Риоль любил среднюю полосу.
Однажды, когда он вернулся из полета, Эйла показала ему их будущее жилище. Такое, или почти такое, каким он себе представлял свой дом – так его выдуманная мечта стала реальностью. И когда Риоль удивился тому, что Эйла так верно угадала его придуманную мечту, он сказала:
– Каждая выдумка – это версия правды…
– Неужели ты сможешь жить в этой глуши? – спрашивали его друзья, а Риоль шутил, а может, только казалось, что он шутит:
– С любимой женщиной мне везде хорошо.
А без любимой женщины – везде плохо.
– Тогда ты, в определенном смысле – космополит…
…Риоль не оттягивал свой разговор о новом задании Центра с женой, да это было и ни к чему – опытные люди предчувствуют разлуку:
– Я должен лететь, Эйла.
– Знаю.
– Откуда?
– Мне звонил Эгриэгет и спрашивал о том, как я себя чувствую.
Просто так Начальник центра не станет спрашивать о самочувствии жену астролетчика.
Впрочем, просто так, Начальник центра не станет спрашивать ни о чем.
– Мое отсутствие будет долгим.
– Для любящей женщины коротких разлук не бывает…
– Не пойму, почему посылают именно меня?
– Ты отлично это понимаешь.
– Тогда почему?
– Потому, что ты лучше всех умеешь использовать шанс, – проговорила Эйла, гладя волосы мужа, – И за это, я люблю тебя.
Риоль был благодарен Эйле за эти слова: в конце концов, мужчина – это то, что о нем думает женщина…
О том, что в одном интервью, на вопрос: что такое шанс? – Риоль ответил: – Шанс – это постоянная готовность использовать удачу, – он даже не вспомнил…
…Когда Риоль и Эйла прощались на космодроме, она спросила мужа:
– Ты понял, зачем тебя посылают?
– Мне придется это понять уже там, в полете. Что поделаешь, работа, которая мне поручена – это не бенефис, а премьера.
Как и вся жизнь.
– Риоль, помни об одном: людям хочется уничтожить неизвестность, а не надежды…
Потом Эйла поцеловала Риоля, а никем не замеченный, находившийся в стороне от провожающих, в тени одного из ангаров, человек, в дорогой французской тройке и шляпе коричневого цвета, ухмыльнувшись, прошептал: – Легче забыть десять заповедей, чем один поцелуй любимой женщины…
Еще раз, ухмыльнувшись, и проведя ладонью по своей аккуратной испанской бородке, он оглянулся и увидел стоявшего на одном из холмов, окружавших предполетный комплекс, человека в стоптанных ботинках. Тот неподвижно, глядел на застывшую, на стартовом столе ракету, опираясь узловатыми руками на сучковатый посох:
