Алеша, являясь законным работником «Большого друга», выхватил свой ПУК и мыча матерные междометия «пи… му… ух… е…», пытался с размаху пробиться внутрь друга, как ответственный психиатр часто рвется внутрь смирительного мешка пациента. Шизику, ясно, это не удалось. Сначала зомбисты просто отпихивали длинную нескладную скелетину работника, а после все же проверили его на трудовом приборе, и главный зомби, явно не благоволивший к головастым кретинам, кратко резюмировал:
– Иди отсюда, козел мозгатый. Будет когда, вызовут. Запрещено. Щас собаки роют на тиракт, – и двое из оцепления, раскачав продолжающего тыкаться и тыкать пальцами в Друга шизика, пустили его в полет, чуть ли не через провал прямо к моим ногам.
Я немного обтер бедняге уши от глины и стряхнул брюки от праха земли. На руках Алеши были ссадины, а на локтях синяки.
– Пойдем в аптеку, к Доре. Залижемся, – предложил я пострадавшему за техвооружение края.
Алеша отчаянно замотал головой, задвигал плечами и потянул меня за собой, чуть ли не побежал, оборачиваясь меловым лицом и дергая пальцами. Мы иноходью влетели в старый «латинский квартал» в районе бывшего метро «Площадь обновления» и забетонированного теперь пересадочного узла «Перезагрузочный кольцевой». Я не любил шататься здесь, среди тусклых щербатых двухэтажек с вывалившимися резными наличниками и изукрашенных крошащейся лепниной осевших барских конюшен, где теперь часто гнездились лошаки конки и асоциалы, те, по которым скучают общие рвы Восточного кладбища – художники по наколкам движущихся картинок, женщины, коллекционирующие редкие болезни, поэтессы среднего пола, борцы против засилья в половых щелях домовых, сверчков и прочей нечисти, – личности часто со стеклянными глазами и иногда отсутствующими взглядами.
Шизик бежал ходко, мне трудно было поспеть за ним, и, главное, из-за того, что он сбивал меня с хода, прыгая правой ногой, например, два раза, а потом левой делал широкий шаг. Или наоборот, так, казалось, ему было удобнее. Мы пробрались через какой-то мусор и неожиданные закоулки, где мог бы запутаться и водимый верой святоша, ныряли в щелистые пасти клонившихся на ветру заборов и пересекали канализационные выбросы по трещащим вальс дощечкам. Наконец нырнули в какую-то дверь.
В подвальном зале клубился люд на лавках, за грязными, как исподнее половых, столами, да и на полу, усеянному огузками самокруток и обрывками накладных ресниц. Алеша нырнул в сторону, скрылся, потом вдруг вынырнул у меня под носом, умоляющим жестом усадил на скамью и поставил передо мной с торжественной улыбкой стакан зеленого густого пойла, кажется, киселя из бетеля, кактусов и лягушачьей мочи. И опять скрылся. Да, местечко это было явно вне любого закона нашей краевой империи. Ну и шизик, восхитился я.
