Кто же они, белая кость культуры и крайфилософии. Законодатели Новой драмы, народные мастера волшебники тату, мастерицы вызволения уважаемых духов прошлого, разносторонние поэты и поэтессы с глубоким, как Сена, декольте, куда они пока скромно упрятали свои недюжинные таланты, просто красочно оформленная молодежь самого демографического настроя – в тельняшках от Армани, в бусах от Гуччи на босу ногу, драпированные тарелями и свечами под Мирру Лохвицкую, Сарру Бернар или мадам Тюссо.
Провожать мирно пыхтящий паровозик пришли все: матросы и старшины, господа офицеры, прапорщики и иностранные друзья латыши, временно принаряженные в «голубых касках».
Тут я в злобе вырубил «Дружка», оставив его без питания, быстро сожрал овсяно-злакового хлеба, хлебнул горячей воды и выскочил из дома. Пора было приступать к преступлению. На улице, напротив нашей грустно висящей на одной петле входной двери, на сгнившей доске полной мусора песочницы сидела Антонида. При моем появлении она просияла.
– В поход? – зардевшись, объявила она. За спиной туристки виднелся рюкзачок, потрепанные джинсы влезали во все видавшие кедики.
– Так ведь сегодня…
– Суббота!
– Так ведь в воскресенье… к пятнадцати… восемнадцати часам.
– Нет, – мотнула головой упрямица, не глядя на меня. – Мы переговорились. Ведь сегодня? – и она посмотрела мне в глаза.
– Угу, – буркнул я. – Пошли, – врать дуре и самоубийце не было сил. Будет таскаться к шести утра всю неделю.
Кто жаждет крови, да утолится водой родника. Кто намерился испить долю, тот окунется в чужую. А не видящий лица своего, да ослепнет. Неплохо, решил я, могли бы и нас взять на филозофский паровичок.
Возле серой казармы Краеведческого музея стояла плотная цепь серошинельников. Я осторожно огляделся. Взял девицу под руку и подвалил к знакомому солдату.
– Мы тут… с мамзель.. на осмотр основной экспозиции: выставку устройств и орудий борьбы с космополитами.
– Сэгодна ппускаэмм ссех, идтитте, – сообщил страж. – Нэ выпускаэмм.
Мое настроение ёкнуло и упало к диафрагме:
– А что так?
– Тиххаа запастовка. Не видан пайок огненнаа вода и тысчаа палла. Стоимм, но ни выполнаим слушбаа.
– Спасибо за службу, – сглотнул я, и мы с подругой проникли внутрь и направились в анфиладу слепков и железных и мумифицированных уродов. Скорей, скорей! – мельтешило погоняло инстинкта в моем умишке, и я упорно тянул за руку свою озирающуюся дуреху. Но все напрасно: тлеющий замыслом, да сгорит в пламени его. Больной надеждой, да надорвется в вере.
