Волк сомкнул свои челюсти на горле врага. Раздался хруст, и песец не тявкнул ни разу. Борьба была кончена.
Вернее, она продолжалась.
Но теперь у волка появился шанс – он был сыт.
Не надолго, на миг, но сытость принесла забытье.
Когда волк очнулся, он понял, что это временно.
Белая беззвездная тундра вступала в свои права, принося понятные только волку звуки, шорохи, запахи. С реки потянуло холодом.
Странным холодом. Холодом одиночества.
Что он мог, израненный, обессиливший, умирающий волк, посреди, ставшей враждебной земли. Добытчик, ставший добычей.
Его час приходил. Волк ждал конца. В борьбе за жизнь он сделал все, что мог, но жизнь побеждала его.
У волка уже не было сил бороться, и он закрыл глаза.
И тут он ощутил присутствие человека.
Не рядом, не близко, а где-то с подветренной стороны, зарождался этот запах, проносимый ветром, может не один километр, ослабленный расстоянием и, едва различимый, достигал волка.
…Здоровый сильный волк – хозяин в тундре. Ему не страшен ни белый, ни бурый медведь, ни росомаха, ни кречет. Они просто не враждуют. Только человек сильнее волка, и потому их пути никогда не сходятся. Волк уступает человеку дорогу. Но если их тропы пересекаются – горе человеку, если он не успеет поднять ружье.
И, потому, они враги. Смертельные.
Но сейчас у раненого волка было слишком много иных врагов. И потому, оставляя последние силы, ломая все жизненные рефлексы, волк пополз к человеческому жилью, туда, куда не придут другие хищники.
Он ни на что не рассчитывал, не надеялся на защиту. Он просто полз.
И когда, учуяв врага, подняли лай привязанные у избушки, открывшейся за очередным бугром, лохматые собаки, когда отворилась дверь, и в светлом проеме появился бородатый человек, когда этот человек поднял ружье – волк принял все как должное…
Редко к человеку приходит желание задать себе простой и житейский вопрос: «Как я здесь оказался?» Видимо для этого требуются особенные обстоятельства: одинокая лодка посреди моря или скамья подсудимых. Впрочем, скамья подсудимых не исключает позу. В полном одиночестве всякая поза – абсурд.
Илья Облинский сидел в аэропорту «Сыктывкар» в жестком и неудобном кресле, положив рюкзак у ног, и смотрел в окно, где косые капли мелкого дождя разбивались о стекло, и растворялись в сером, скучном мареве непогоды.
Впервые у него появилась возможность задуматься о том, как произошло все это. Вернее, как все это могло произойти.
Могло произойти.
