Выступала Галкина, которую за глаза называли Палкиной. Еще совсем не давно, она была секретарем комитета комсомола по идеологии в архитектурном институте, а теперь стала художественным критиком. Однажды кто-то сказал о ней:
– Палкиной нужно дать пятнадцать суток за изнасилование искусства, – а я не согласился:
– За изнасилование, этого мало, за изнасилование искусства – много…
Я не очень удивился, когда услышал от нее:
– …Библия учит нас любить людей, – это была середина фразы, остального можно было и не слушать, чтобы впасть в тоску.
Вообще, я не часто злюсь, не больше ста раз в день, но тут Галкина меня достала – как будто, кроме как о том, в чем мы не разбираемся, нам и поговорить не о чем. Впрочем, именно о том, о чем мы не имеем понятия – чаще всего мы и имеем свое мнение.
Я сказал:
– Любить людей учит не Библия, а камасутра…
– В конце концов, мы предлагаем восстановить историческую правду, – попыталась продолжить, несколько озадаченная, Галкина.
– Есть вещи, куда более важные, чем правда, – сказал я, не обращая внимания на зарождающийся скандал.
– Что же это, например?
– Например, доброта…
– В конце концов, это просто скульптура, – Галкина умела быть неостановимой. И мне пришлось ответить ей.
И не только ей:
– Если памятник Дзержинскому, это просто скульптура, значит мы рабы…
Когда я уходил, председатель секции отвернулся, сделав вид, что не попрощался со мной, потому, что не заметил моего ухода.
Возвращаясь домой, я подумал, что меня, наверное, скоро вновь предложат исключить из союза. Это не такая уж большая неприятность потому, что творческому человеку совсем не обязательно с кем-то объединяться.
А может выяснится, что «шестерки» несколько переоценивают любовь нынешнего президента к Дзержинскому, а, следовательно, недооценивают нормальность нашего президента.
Тогда меня снова начнут цитировать.
Вообще, творческий союз, это место интересное. И некое представление о том, что это собрание единомышленников, верно только в том смысле, что единомышленниками можно считать и скорпионов в банке. Только одно ядовитое жало каждого, заменяется множеством более тонких жал – ревностью, амбициями, неудовлетворенным самолюбием, завистью к чужим успехам, а, иногда, даже к чужим неудачам.
Здесь дело не в том, что собираются негодяи, художники ничем не хуже других людей.
Скажем, поэтов или углекопов.
И каждый по отдельности, сам по себе, человек очень милый, и в смысле общения, превосходящий среднестатистического современника. Просто вместе им собираться нельзя.
