– Я решил отложить на время свое участие в исследовательской работе и заняться несколько иным делом.
– Как так? – Кареев удивленно посмотрел на него, довольная улыбка разом исчезла с его лица. – Но ведь мы сейчас находимся как раз у самого порога великих открытий. И в то время, когда нужно приложить все усилия для реализации наших планов, ты собираешься уйти?!
– Да, Эмиль, – твердо ответил Быков, – я вынужден сделать это, хотя бы ради уважения к памяти ушедших от нас.
– Но ты хоть можешь сказать мне толком, что намереваешься предпринять?
– Изволь. Я собираюсь заняться расследованием гибели своих друзей – Богдана и Петра. Сдается мне, что дело не так просто, как это хотят представить официальные власти.
Помолчав немного, Кареев хмуро покачал головой:
– Ну что ж, поступай, как считаешь нужным. Ты волен в своих поступках. Но знай, что ты бросаешь меня в трудное время, когда у нас наступил полный аврал.
Ничего не ответив, Быков покинул офис, почувствовав, как между ним и Кареевым впервые за время их знакомства пролегла трещина. Прошатавшись весь день по различным инстанциям, он вернулся к себе домой поздно вечером, решив на этот раз переночевать у себя.
В тот вечер он выкурил перед сном слишком много сигарет. Сказывались треволнения тяжелого дня и неприятный разговор с Кареевым. Он прилег, и тут началось нечто невообразимое, неподдающееся обычному осмыслению.
Вначале, лежа на кровати с закрытыми глазами, он почувствовал вдруг, как его тело начало вибрировать каждой мышцей, каждым сосудом и каждой клеткой. Ему показалось, что он раскачивается в пространстве, словно на качелях, вверх-вниз, вверх-вниз. Затем закружилась голова, и он неожиданно очутился где-то вне пределов своего тела. Сознание раздваивалось. С одной стороны он ощущал все переживания, связанные с восприятием его органов чувств, а с другой – разум его находился где-то вверху и позади его головы, далеко за пределами его физического мозга. Внезапно, хотя глаз он не открывал, Быков увидел погруженную в темноту спальню, в которой смог четко различить знакомые ему предметы. Затем изображение размылось, его внутреннему взору предстала чернильная пустота, из которой прямо на него медленно наплывал зловещий черной окраски шар. Этот шар становился все больше и больше, пока не заполнил собою весь окружающий мир.
Затем с Быковым стало твориться нечто страшное, чего он никогда не испытывал и не желал бы испытать никогда. Это были голоса, тысячи, миллионы всевозможных голосов, заполнивших весь его разум. Настойчивые, неуловимо быстрые, угрожающие, эти голоса звучали отовсюду, со всех сторон и даже, казалось, откуда-то изнутри его естества. Описать словами это жуткое состояние не представляется возможным. Это было каким-то кошмаром, бредовым наваждением.
