— Правильно, умница, — спокойно, едва не равнодушно кивнул тот. — И не надо скрывать своих внутренних порывов. Каждый имеет право на чувства.
Девица взвизгнула, закрыла глаза, уткнулась тонким личиком в лемеховскую куртку. А тот только усмехнулся криво, пропел: „Эх, ма-ать“.
— Останови! — заверещала девица прямо в плечо. — Останови, придурок!
— И даже справка есть! — заорал в ответ Лемехов и засмеялся куражливо.
— Идиот! — визжала девица.
— Еще какой! — вторил ей Лемехов.
Несло его нынче что-то. Тащило. Хотелось совершить какую-нибудь страшную глупость. Такую глупость, чтобы завтра весь город заговорил. Например, снести холеным бампером фонарный столб напротив ГУВД. Или въехать в фойе мэрии, вышибив двери. Да только, вот беда, ничего такого он сделать не сможет. Столб снести не удастся — тачка слабовата. Скорее сам вокруг столба пружиной обовьется, а заодно и соплюху эту „текстильно-швейную“ намотает. В мэрии же ступеньки больно высокие. Бах! — и полетят оба через лобовик, как вороны. До ближайшей стены.
— Переходим к следующему номеру программы, — торжественно проорал Лемехов. — Разворот на триста шестьдесят градусов с одновременным…
— Высади меня! — не дослушав, заорала девица, расцепляя объятия. — Высади меня!!! Чудило!!!
Лемехов резко нажал на тормоз, и „восьмерка“, пролетев по инерции еще метров пятнадцать, остановилась. Девица едва не вынесла лбом стекло. Лемехов перегнулся через стройные, обтянутые джинсой ножки, открыл дверцу.
— Выматывайся, — сухо сказал он. — Давай. Пошла вон.
Девица подозрительно хлюпнула носом.
Позади, в полумраке, вспыхнул синий маячок, взвыла сирена. Прострельно ударил вдоль улицы яркий свет фар.
— Ну вот, — Лемехов оглянулся. — Менты. И откуда же вы, родимые, взялись?
— Ты — законченный шиз! — зло выдохнула девица.
— Я веселый, — поправил Лемехов.
— Больной.
— Веселый.
— Тебя в психушку надо отправить.
— В цирк, — ответил Лемехов, доставая сигареты и закуривая. — Ты едешь? Или решила пешочком прогуляться?
Девица снова шмыгнула носом и полезла в карман за платком. Выходить ей не хотелось. До текстильной общаги своим ходом добираться не меньше часа, а ловить частника — неизвестно, на кого нарвешься. Шпаны в городе развелось — что тараканов на общепитовской кухне.
— Если ты дашь слово, что поедешь спокойно… — начала она, но Лемехов безапелляционно перебил ее:
— Не дам. Либо ехать, либо спокойно. Не нравится — выматывайся. Не заплачу.
— Дурак, — девица выбралась из машины, посмотрела на целенаправленно шагающего к „восьмерке“ сурового сержанта. Сержант был зол и давал себе отмашку полосатым жезлом. — Товарищ милиционер, — сказала она, — посадите его на пятнадцать суток, он — сумасшедший.
