- Но я же сама… ты же видел…
- Что видел, что? - быстро зашипел Снарядов, - что закопали? Видел, не видел, какая
разница? Все это в прошлом, Оля, а у нас сейчас настоящее. И вот, гляди, - он поднял с
пола открытку и упер ей прямо в нос. - Это реальность. А раз так, то и поэтическая
справедливость, - он внезапно икнул и виновато уставился в окно. Тотчас же вскочил, опрокинув табурет, и отшатнулся к стене.
Ольга Александровна повернула голову в направлении его взгляда и онемела. За окном, на
высоте четвертого этажа, отчетливо угадывалось прижатое к стеклу лицо старика-ведуна с
похорон. Он встретился с нею взглядом и вмиг растворился во тьме, словно и не было
его. Только почудилось ей на мгновение далекое уханье огромного голубя.
- П-проклятые психопомпы, - буркнул Снарядов. - Водка есть еще?
- Нет...
- А, ебена матрона. Ни в пизду, - грустно и отстраненно забубнил Снарядов, уже
совершенно размякший. - Говорил я тогда Сене: «Не иди, не иди!..» А он... -Ты
слушаешь, блядь, или нет? - заорал он и так грохнул по столу, что чашки, вавилонской
башней лежащие друг на друге для просушки, разлетелись в разные стороны.
- Мама, что за шум? – недовольно реванул Степан за стеной.
Бальтазарова уставилась на поэта.
- Послушай, Кирилл, - внятно прошептала она, - если Сеня не умер, то... что он такое? И
что это за... что это за идиотская открытка?
- Какая открытка? - Снарядова развезло. - А,открытка, ебена матрона, это, мать, открытка, э-э-э-э... Ото бля... отображающая бесконечную милость задверья.
Бальтазарова подбежала к Снарядову и ударила его открытой ладонью по лицу. И еще. И
снова. Поэт, мотая головой, неловко заслонялся от ударов. Внезапно он схватил ее за руку
и рывком усадил на стул перед собой.
- Слушай, Оля, - трезвым и жутким голосом сказал он. - То, что случилось... это просто
чудо. И воспринимать его надо как чудо. Быть может, оно и не повторится больше. А
может, и повторится. Сейчас наступило такое время, такое... - Взгляд его потускнел, и
весь он, казалось, единовременно одряхлел. - Время страшных чудес.
В течение следующих нескольких дней Снарядов получил еще восемь открыток от
покойника. В основном, смысл текста ускользал - фразы проваливались одна в другую,
обилие грамматических и орфографических ошибок делали письма совершенно
нечитаемыми. Однако в седьмой и последней открытке, на которой был изображен все тот
же лихой усач со псом на руках, только стоящий теперь над пропастью во ржи меж двух
