забрызганном бисеринками крови, скука.
Он жестом показывает мне на дверь. Я вхожу, изображая на лице дежурную
улыбку. В былые дни я бы принес жене цветы. До того, как все произошло. До
того, как дети стали появляться слишком часто.
Жена, моя худая, несчастная жена, улыбается мне в ответ. В глазах ее сияет
радость. У ее ног - забранная сеткой колыбель. Я заглядываю внутрь.
Там копошатся младенцы. Около дюжины, если не больше. Кучей они лезут
друг на дружку, переваливаются. В углу неподвижно лежит обглоданный
трупик. Ему не повезло. Он был слишком слаб - более сильные дети сожрали
его еще в утробе.
Жена застенчивым писком привлекает мое внимание. Я поднимаю глаза.
Жена, моя милая, добрая жена, прижимает к груди сверток, из которого торчит
голова новорожденного щенка овчарки.
Я столбенею, не в силах поверить в то, что произошло. И уже не дождь, но
слезы счастья застилают мои глаза. У нас ПОЛУЧИЛОСЬ!
Домой
Ежевечерне Дмитрий Германович поджидал Марфу подле ворот детского сада.
Вид он имел при этом встревоженный, всклокоченный и несуразный, словно
посторонние люди, и быть может даже милиционер, застукали его за
мастурбацией в центре города. Позади него степенно выступал толстый
Антоха, коротконогий и лупоглазый карапет дошкольного возраста.
Крепко прижимая к себе папку с детскими рисунками, Марфа проходила мимо,
делая вид, что не замечает Дмитрия Германовича. Таков был ритуал.
Едва завидев Марфу, Дмитрий Германович припускал рысью, размахивая
руками. Вид у него при этом становился совсем уж оглашенный ошалелый .
-Милости прошу! - орал он издалека, разевая улыбчивую пасть, - вечереет уж!
Пойдемте же, скорей!
Марфа удивленно вскидывала брови, глядела с прищуром на Дмитрия
Германовича, так, будто видела его впервые в жизни, потом улыбалась с
ленцою и произносила дежурно:
-А, Дмитрий Германович! Очень приятно! Прогуливаетесь?
В эти минуты особое наслаждение она получала, наблюдая за тем, как по-
собачьи вытягивается глупейшая физиономия Дмитрия Германовича и в глазах
его появляется всамделишная скорбь.
Становясь на ее пути и завистливо глядя прямо в средоточие ее
женственности, скрытое под строгой воспитательской юбкой, он начинал
мямлить, подбирая слова, обращаясь, впрочем, не к ней, а скорее именно к
вагине ее, но величая последнюю отчего-то по имени-отчеству:
-Я, Марфа Сергеевна, вас, мнэээ-ээ, собственно… не подумайте только… мээ-
эээ, не то чтобы специально… эээээ, так… мнэээ-э… случайно…сына, вот, из
