давил он обломки стекла и не чувствовал, как они ломаются под его весом, оставляя
глубокие раны.
Он подполз к холодильнику, стараясь не поднимать голову, упершись в черный от крови и
грязи пол, уцепился за дверцу рукою и потянул на себя. Его обдало теплой волной
смрада. Медленно, очень медленно Анатолий Федорович поднял голову и стал на колени,
протягивая руки ладонями вперед, будто предлагая еще одну кровавую жертву
холодильной камере.
Внутри холодильника уже почти ничего не было. В его вонючих и теплых недрах
осталось лишь три небольших целлофановых пакета. На двух из них черным
фломастером было написано: «Инна, гр. лев.» и «прав.», на третьем криво намалевано:
«Манн - глаза».
- Это….это… - пролепетал Карьеров, - это…
Поскуливая, он встал, сразу постарев на двадцать лет, и побрел к входной двери
поскальзываясь на горах мусора, в темноте.
-Л- лектричество, - бормотал он на ходу, - вык-выключили… Они… за неуплату…они…
приходили… Я не открывал… Я… занят был…
Возле двери он, собравшись с духом и дико взвизгнув, глянул-таки в засиженное мухами
трюмо. На него уставилась заросшая спутанной бородой, черная от грязи и засохшей
крови рожа с искаженным в гримасе ртом.
-Я-я... - булькал рот. То и дело между зубами проскальзывал черный, разбухший язык.
По щекам, оставляя дорожки в грязи, текли слезы.
Отвернувшись, Анатолий Федорович рванулся к двери, споткнулся о сломанный стул и
чуть было не упал, но, удержав равновесие, схватился за дверную ручку и, левой рукой
отодвинув собачку замка, что было сил потянул дверь на себя...
...и остановился, услышав за спиной низкое мяуканье. Электрическим разрядом пробило
его, и, втянув голову в плечи, медленно повернулся он и увидел толстого одноухого кота, ожесточенно рывшего лапами в куче мусора. Лениво и надменно глядя на Карьерова
болотными глазами, кот аккуратно сел, обнял себя хвостом и требовательно мяукнул.
-Я же не хотел! - взвизгнул Карьеров так громко, что наверняка услышали его и на улице, -
я же не мог! Я забыл все, Господи!
- Говори, - промурлыкал кот и медленно кивнул.
Остекленевшими глазами глядя на кота, Карьеров говорил. Каждое слово было гвоздем в
крышке его гроба. Каждый звук рубцевал его сердце. Он говорил громко, отчетливо
выплевывая из себя фразы, а Апоп, чудовищный египетский демон истины, слушал его,
мурлыкая вполголоса.
Анатолий Федорович рассказал коту о том страшном вечере с полгода тому, когда
полупьяным вернулся он из командировки и застал жену в объятиях друга. Как,
