— Frau ist gesagt, dass sie hat kà Zeit; wenn wass ist, dass mir geben und sagen[80].
— Also, — торжественно сказал Швейк, — der Frau ein Brief, aber halten Küschen [81].
Он вынул письмо поручика Лукаша.
— Ich, — сказал он, указывая пальцем на самого себя, — Antwort warten hier in die Vorzimmer [82].
— Что же ты не сядешь? — сказал Водичка, сидевший уже на стуле у стены. — Возьми себе стул. Стоит, точно нищий. Не унижайся перед этим мадьяром. Будет еще с ним канитель, вот увидишь, но я, брат, его ка-ак хрякну…
— Послушай-ка, — спросил он после небольшой паузы, — где это ты по-немецки научился?
— Самоучкой, — ответил Швейк.
Опять наступило молчание. Внезапно из комнаты, куда отнесла прислуга письмо, послышался ужасный крик и шум. Что-то тяжелое с силой полетело на пол, потом можно было ясно различить звон разбиваемых тарелок и стаканов, сквозь который слышался рев:
«Basom azanát, basom az istenet, basom a Kristus marjat, basom az atyádát, basom a világot»[83].
Распахнулись двери, и в переднюю влетел господин во цвете лет с подвязанной салфеткой, размахивая письмом.
Старый сапер сидел ближе, и взбешенный господин накинулся сперва на него:
— Wass soll das heissen, wo ist der verfluchte Kerl, welcher dieses Brief gebracht hat?![84]
— Полегче, — сказал Водичка, подымаясь со стула. Особенно у нас тут не разоряйся, а то вылетишь. Если хочешь знать, кто принес письмо, так спроси у товарища. Да говори с ним поаккуратнее, а то очутишься за дверью в два счета.
Теперь пришла очередь Швейка убедиться в красноречии взбешенного господина с салфеткой на шее, который, путая от ярости слова, начал кричать, что они только что сели обедать.
— Мы слышали, что вы обедаете, — на ломаном немецком языке согласился с ним Швейк и прибавил по-чешски: — Мы тоже было подумали, что напрасно отрываем вас от обеда.
— Не унижайся, — сказал Водичка.
Разъяренный господин, на котором от его оживленной жестикуляции салфетка держалась только за один угол, продолжал о том, что по его первоначальному предположению письмо должно было касаться отведения под войско помещений в этом доме, который принадлежит его супруге.
— Сюда бы вошло порядочно войска, — сказал Швейк. — Но в письме об этом не говорилось, как вы, вероятно, уже успели убедиться.
Господин схватился за голову и разразился потоком упреков по адресу офицерства. Он сказал, что был также подпоручиком запаса и что он охотно бы служил на военной службе, но у него больные почки. В его время офицерство не было до такой степени распущено, чтобы нарушать чужую семейную жизнь. Он пошлет это письмо в штаб полка, в Военное министерство, он опубликует его в газетах…
