Швейк замялся было на мгновение, но быстро нашелся и с открытым и ясным лицом спокойно ответил:
— Осмелюсь доложить — вам, господин поручик. Не могу вот только найти, где ваше купе, и кроме того боюсь, что пан комендант поезда будет возражать против того, чтобы я пересел к вам, — это такая свинья.
Поручик Лукаш вопросительно взглянул на Швейка. Тот продолжал интимно и добродушно.
— Безусловно свинья, господин поручик. Когда он обходил поезд, я ему немедленно доложил, что уже одиннадцать часов, время свое я отсидел, и мое место в телячьем вагоне, либо с вами. А он меня довольно грубо оборвал, чтобы я не рыпался и оставался сидеть. Сказал, что по крайней мере не осрамлю вас по дороге, — Швейк страдальчески скривил рот. — Точно я вас, господин поручик, когда-нибудь осрамил!
Поручик Лукаш вздохнул.
— Ни разу этого не было, — чтобы я вас осрамил, — продолжал Швейк. — Если что-либо и произошло, то это была лишь чистая случайность, «промысл божий», как сказал старик Ваничек из Пельгржимова, когда его сажали в тридцать шестой раз в тюрьму. Никогда я ничего не делал нарочно, господин поручик. Я всегда старался как бы все сделать половчее да получше. Разве я виноват, что вместо пользы нам обоим было от этого только горе да мука?
— Только не плачьте, Швейк, — сказал поручик Лукаш более мягко, в то время как оба подошли к штабному вагону. — Я устрою, чтобы вы опять были у меня.
— Осмелюсь доложить, господин поручик, я не плачу. Очень уж мне только обидно: оба мы самые разнесчастные люди во всей армии и во всем мире и оба в этом невиноваты. Как жестока судьба, когда подумаешь, как я о вас заботился, как старался всю свою жизнь…
— Успокойтесь, Швейк.
— Слушаюсь, господин поручик. Если бы не дисциплина, я бы нипочем не мог успокоиться, но согласно вашему приказанию доношу покорно, что уже совсем успокоился.
— Так лезьте в вагон.
— Так точно, лезу, господин поручик.
☆
В военном лагере в Мосте дарила ночная тишина. Солдаты в бараках тряслись от холода, в то время как в натопленных офицерских бараках окна были раскрыты настежь из-за невыносимой жары.
То тут, то там раздавались шаги часовых, ходьбой разгонявших сон.
Внизу над рекой сиял огнями императорский завод мясных консервов. Там шла работа днем и ночью: перерабатывались на консервы всякие отбросы. Ветром доносило в лагерь вонь от гниющих сухожилий, копыт и костей, из которых варились суповые консервы.
Из покинутой будки фотографа, делавшего до войны снимки с солдат, проводивших молодые годы на лежавшем неподалеку военном стрельбище, открывался вид на долину Литавы и красный электрический фонарь над входом в бордель «У кукурузной шишки», которую в 1918 году во время больших маневров у Шопрони почтил своим посещением эрцгерцог Стефан, и где каждый вечер собиралось офицерское общество.
