Ефанов требовал точного выполнения своих указаний и терпеть не мог лихачества и авантюр. Но тут было совсем другое дело. Во-первых, офицер, сфотографировавшись, мог уехать обратно; во-вторых, даже если бы он и поехал дальше, остановить движущийся автомобиль труднее, чем взять офицера у стоящей машины; наконец, в-третьих, появление офицера под самым носом у разведчиков было такой удачей, таким счастливым случаем, что не воспользоваться им было бы просто грешно. Ведь это все равно, как если бы в бредень, закинутый в расчете на лас кирку, попался жирный сазан. Не выбрасывать же его обратно в воду!
Все эти соображения молниеносно пронеслись в голове Донцова, пока он, затаив дыхание, следил за обер-лейтенантом. Немец, выкатив наваренную грудь и выпячивая, насколько возможно, недоразвитую челюсть, поворачивался перед объективом и так и этак.
Игорь Станкевич, для которого долгое молчание было пыткой, прошептал Донцову:
— Не нравится мне его поза. Не раскрывается психологическая сущность индивидуума.
Донцов молча толкнул его локтем. Скорее бы проезжал этот, не во-время выползший тягач! Донцов с таким напряжением мысленно подталкивал его, что даже покрылся испариной. А тягач двигался, как назло, очень медленно, и офицер мог с минуты на минуту сесть в машину и уехать. Наконец тягач, прицеп и танкетка скрылись за деревьями. Донцов кивнул Станкевичу и решительно вышел из-за куста. Шофер, нацелившийся в обер-лейтенанта «лейкой», увидел, что в кадре неожиданно появилась новая фигура, и уронил фотоаппарат. По мертвенно-бледному лицу шофера обер-лейтенант понял, что случилось что-то ужасное. У него затряслась отвисшая нижняя челюсть.
— Ну, раскрыл сущность! — презрительно сказал Донцов, ловко затыкая рот обер-лейтенанту кляпом. Станкевич проворно вязал шоферу за спиной руки. Затем, подталкивая своих пленников стволами автоматов, разведчики побежали к захватывающей группе.
Ефанов не высказал никакого удивления: будто так и полагалось, чтобы его разведчики захватывали штабных офицеров. Быстрым шагом группа ушла в горы.
К концу дня «языки» уже были сданы в штаб полка, откуда их на грузовике, под охраной автоматчиков, перебросили в штаб дивизии. Здесь поздним вечером Серегин и увидел пленного немца.
Допрашивал начальник разведки капитан Трифонов, молодой, похожий на подростка, что не мешало ему пользоваться репутацией талантливого разведчика. Трифонов владел немецким языком слабо, поэтому допрос велся через переводчика — капитана Горина. Кроме них и Серегина, в комнате находился незнакомый Серегину старший политрук — вероятно, из политотдела дивизии — и два конвоира.
