В XVII в. начинается встреча России с Западом. Но, как и в наши дни, встречи часто происходят не на научном уровне, на первый план выходят не высокие ценности западной культуры, а элементы бытовые, технические. Этому способствовали заезжие купцы, какие‑то политические связи. Напротив, русская и западная духовные элиты находились в серьезном взаимном отчуждении (не считая отдельных лиц, таких, как Нащокин).
Петр I совершает ломку — грубую, сокрушающую древние традиции, нанесшую огромный вред культуре. Тем не менее, создается новая эпоха культуры, и мы не имеем права ее третировать и презирать. Ибо если бы не было этого петербургского периода Российской империи, мы не могли бы себе представить ни Ломоносова, ни Пушкина, ни Достоевского, ни Толстого, ни Блока.
В XVIII в. перед русскими мыслителями встает проблема веры и знания. В XVII в. произошел взрыв в науке. XVII век — это век создания классической физики, механики, и философу необходимо было найти синтез между научными открытиями и видением духовным. Синтез этот был не только возможен, но органически входил в мышление основоположников классической физики. В частности, для Галилея не было никакой проблемы в том, как соотносится Писание с астрономией и математикой. Он прямо говорил, дословно: «Библия учит нас о том, как взойти на Небо, а не о том, как вращается небо». То есть он отделял чисто научные, рациональные проблемы от духовных. Точно так же думал Кеплер. Он говорил, что тот, кто хочет в Библии найти данные естествознания, просто злоупотребляет Священной Книгой, которая написана совсем для других целей. И эта же проблема еще более остро встала в XVIII в., когда интенсивно развивались скептицизм и механистический материализм, материализм Дидро, Гольбаха, отчасти Вольтера, хотя он не был материалистом в строгом смысле слова.
Все это приходило и в Россию. Но не только это. Ломоносов нашел в Западной Европе не один скепсис, он нашел и таких людей, которые умели сочетать знания и веру в едином синтезе, в частности, философа Вольфа. Ломоносов писал, что Творец дал человеку две книги: в одной из них Он проявил Свою мудрость, эта книга — природа, во второй Он открыл Свою волю, эта Книга — Библия. Далее он говорил: «Не здраво рассуждает ученый, который хочет по Псалтири узнать законы мира». И в самом деле, человеку дан разум, и человек должен постигать мироздание, а Откровение обращено к таким измерениям бытия, которые неподведомственны чисто рациональному анализу.
